Наталья Муравьева - Беранже

Вот он гарцует на отощавшем скакуне, злобный старый маркиз:

Беранже наградил его именем персонажа из сказки Перро «Кот в сапогах». Но маркиз де Караба из старой сказки вел свой род от некоего мельника, а его тезка из песни Беранже с негодованием отвергает подобные слухи о своем происхождении. Он, мол, прямой потомок самого Пипина Короткого, его род древнее королевского, и привилегии, которыми он владеет, даны ему «свыше».

Как и «породистые псы», маркиз сам выбалтывает все, что у него на душе. Несколько точных деталей портрета, хвастливый монолог — и он весь тут, омерзительный, опасный и в то же время нелепый со своими несоразмерными претензиями, пустозвонством и самохвальством. Смешной и зловещий анахронизм, призванный к жизни реставрацией, человек, лишенный чувства реальности.

Живые оригиналы маркиза увидели себя, как в зеркале, в песне Беранже. Некоторые, даже весьма правоверные роялисты, из числа тех, кто поумнее, не могли удержаться от смеха — так разительно было это сходство. А о том, как хохотали люди из другого лагеря, и говорить нечего.

Имя маркиза де Караба стало во Франции нарицательным.

Главой и вдохновителем маркизов де Караба, поддувалом реакции в стране был родной брат Людовика XVIII граф д’Артуа. Он имел собственный двор, свой штат советников, наушников и прихлебателей, которые участвовали во всех интригах, затеваемых в высших и прочих сферах.

Твердолобый, ограниченный, фанатичный в своей ненависти к революции, граф д’Артуа любил похваляться тем, что он принадлежит к числу немногих французов, взгляды которых ни на йоту не изменились после 1789 года. Соответственно этим взглядам он не желал считаться ни с ходом истории, ни с интересами Франции и рвался к одному — вернуть страну к дореволюционным порядкам. Вернуть маркизам Караба и их отпрыскам конфискованные поместья и былую власть. Вернуть иезуитам и попам их доходы, паству и земли.

Брат короля был одним из старейших членов и заправил Конгрегации — тайного религиозно-политического общества, образовавшегося еще во времена республики и ставившего своей целью защиту католической религии и восстановление старого, монархического режима.

После реставрации это общество приобрело особую силу и вес. Члены Конгрегации совали носы во все дела французского королевства, негласно заправляли и ходом выборов, и прениями в министерстве, и назначением местных властей.

Конгрегация, руководившая армией избирателей — маркизов де Караба, добилась того, что в «бесподобной палате» 1815 года из 402 членов 350 были матерыми ультрароялистами.

Неистовства дорвавшихся до власти маркизов Караба вызвали возмущение большинства французов. Даже могущественные иностранные державы обеспокоились, не приведут ли Францию крайности реакции к новому революционному взрыву.

Осенью 1816 года порядком перетрухнувший Людовик XVIII под давлением своих советников решился на роспуск «бесподобной палаты». В результате новых выборов вопреки всем проискам Конгрегации большинство мест в палате завоевали на этот раз уже не крайние, а умеренные роялисты; среди депутатов появились даже отдельные фигуры «независимых».

Негласным вершителем политических дел во Франции стал королевский фаворит Деказ. Бывший полицейский префект, добравшийся еще молодым до министерского поста, он обладал искусством маневрирования между политическими лагерями и, что весьма ценилось при дворе, был признанным мастером легкой светской беседы. Никто лучше Деказа не мог потешить короля очередной придворной сплетней со всеми пикантными подробностями или новым забористым анекдотцем. Щеки и живот тучного Людовика тряслись от смеха, он с обожанием глядел на своего любимца и всецело полагался на него в государственных делах (сам король ленился вникать в «скучные» политические вопросы).

Белый террор поутих в стране, правительство взяло более «умеренный» курс. Но Конгрегация продолжала накладывать свою тяжелую лапу на всю внутреннюю жизнь Франции. В согласии с ней действовали и чиновники-роялисты, и господа помещики, и служители церкви.

Бок о бок с роялистскими «индюками», маркизами Караба на общественной арене реставрированной монархии успешно подвизались хитроумные и корыстные авантюристы, умевшие приспособиться ко всякому режиму.

Сохранять свои личные преимущества при любом «хозяине», ловко применяться к обстоятельствам, соблюдая собственную выгоду, — эта циническая мораль все больше входила в силу. Образцами ее могли служить прославленные государственные мужи Талейран и Фуше. Преемники и подражатели этих виртуозов предательства заседали в палатах и министерствах, в судах и департаментах. Политические флюгера в мундирах, дипломатических фраках, церковных сутанах! И среди людей искусства расплодилось немало марионеток, готовых плясать на потеху сильным мира сего.

«Паяц» — так назвал Беранже новую песенку. Герой ее сам повествует о своей карьере.

Так паяц и прыгал всю жизнь: сначала перед вельможей — вместо собачки, потом перед братом вельможи, «вытолкавшим» прежнего хозяина, потом перед «законным сыном» нового властителя, потом снова перед прежним хозяином:

Что ему принципы? Он думает только о своем благе.

Паяц из песенки Беранже не карикатура на какую-нибудь определенную личность. Это социальный тип. Такие вот «попрыгунчики», процветающие при любом режиме, охотно пляшут на поводу у маркизов де Караба. Политическая беспринципность, забота о личной выгоде великолепно уживаются с реакцией и готовы служить ей.

«Догадливые» приятели из «Погребка» увидели, однако, в песне Беранже не широкую социальную сатиру, а личный выпад против Дезожье, бывшего в то время директором театра «Водевиль». К Беранже обратились с вопросом, действительно ли Дезожье послужил для него прообразом «паяца».

— Вы забываете, что я направляю стрелы только против сильных мира сего, к тому же, когда появился «Паяц», мы были с Дезожье еще в дружеских отношениях, — ответил Беранже. — Хотя кое-что и могло навести на мысль об этом песеннике, тем не менее паяц — это обобщающий образ, и те, чьи интересы отразились в нем, занимают гораздо более высокое положение, чем директор «Водевиля».