Наталья Муравьева - Беранже

Беранже написал эпитафию, которую высекли на надгробном камне над могилой Кенекура:

«Вы, встречая его, не знали, какой замечательный ум, какая нежная и скромная душа блестела под скромной одеждой этого чистого сердцем человека. Приветствуйте его, лежащего под этим камнем».

В Нантерре Беранже похоронил друга детства. В Париже он присутствует на похоронах одного из своих соратников по борьбе с Реставрацией, песенника Эмиля Дебро. Эмиль умер от чахотки еще молодым — ему было всего тридцать три года. Он умер, как и жил, в бедности, почти в нищете. Автор многих боевых песен («Колонна», «Солдат», «Помнишь ли ты?» и других), широко известных в парижских предместьях, исполнявшихся и в кабачках и в салонах, Дебро никогда не печатался, не получал гонораров и зарабатывал на жизнь и на содержание семьи перепиской бумаг. Беранже задался целью опубликовать песни Дебро. Пусть песни эти увидят свет хоть после смерти автора!

Удерживают Беранже в Париже и другие неотложные дела. Он срочно готовит небольшой сборник своих песен. Выручка от издания пойдет в пользу Комитета, организованного в помощь восставшей Польше. Сборник откроется обращением к Лафайету, председателю Польского комитета, и двумя призывными песнями «Туда!» и «Понятовский». «Для компании им», а также для того, чтобы увеличить объем брошюры, как говорит автор, он присоединяет к этим песням еще двух сестер: «14 июля», песню, написанную в тюрьме Ла Форс, и «Друзьям министрам».

Оказывается, песни его могут еще пригодиться и при Июльской монархии! Эта мысль звучит в «Обращении к Лафайету». Беранже цитирует здесь отрывки из своей еще не опубликованной «Реставрации песни»:

Беранже пишет в «Обращении», что «считает за честь» поддержать начинания, предпринятые французами для подкрепления борьбы польского народа, «такого великого и такого несчастного». «Туда!», на помощь восставшей Польше, зовет поэт французов.

Правительство отказало в помощи повстанцам, но, может быть, народ Франции откликнется на призыв, который так настойчиво звучит и в песне «Туда!» и в песне «Понятовский» с ее рефреном:

Сборник вышел в июле 1831 года.

В «Обращении к Лафайету» рядом с критическими выпадами против Июльской монархии были и такие строки, которые вызвали недовольство левых республиканцев: «…я убежден в необходимости укреплять и сохранять основы существующего порядка вещей».

В письме к Латушу (22 июля 1831 года) Беранже снова пытается обосновать свои политические позиции. Он боится, что разногласиями в среде либералов и республиканцев воспользуются монархисты, которые так и караулят подходящую минуту, чтоб продвинуть своих претендентов на трон. «Что же касается республики, о которой я мечтаю всю жизнь, то я не хочу, чтоб этот плод достался нам второй раз в незрелом виде. Его снова отбросили бы прочь. Будем трудиться над просвещением нации, и моя мечта осуществится без потрясений, постепенно. Я не увижу этого времени, но я уверен, оно наступит».

Он мечтает о постепенном улучшении жизни народа. И в то же время он видит, что Июльская монархия заботится вовсе не о народных интересах, что народ враждебно относится к ней. Неужели он все еще верит в «усовершенствование» этого режима, в возможность расцвета при нем демократии и просвещения масс?

Неразрешимое противоречие!

В годы борьбы с реставрированной монархией Беранже обращался со своими песнями к народу — будил его, поднимал его дух. И героями песен тех лет были стойкие, веселые, смелые сыны и дочери народа: старые ветераны и боевая маркитантка, мудрый и неустрашимый Тюрлюпен, задорная Лизетта, способная обморочить и Сатану и святого Петра, и ее друг бедняк поэт, никогда не падавший духом.

В песнях, созданных после Июльской революции, Беранже взывает уже не столько к самому народу, сколько к правителям Июльской монархии: «Возьмите же в сенат Свободу!», «Позаботьтесь же, наконец, о народе, облегчите его участь!»

Изменяется тон песен. Изменяются и герои. На место неунывающих бедняков с городских окраин становятся изнемогшие, безответные страдальцы-крестьяне. Поэт видит народное горе, оно не убывает после революции и волнует Беранже все больше и больше. Во время своих долгих прогулок он навещает крестьянские домики и в окрестностях Перонны и в Пасси. Люди с заскорузлыми ладонями и потемневшими лицами, работающие от зари до зари, близки ему, он знает их с малых лет. Пахари, пастухи, виноградари. И те, что, не выдержав, пошли ко дну или занялись «темными» промыслами: бродяги, нищие, контрабандисты. Из собственных уст этих людей он слышит повести о их жизни.

Вот он, раздавленный бременем труда, налогов, вечно недоедавший крестьянин Жак. Лежит мертвый. «Встань, мой кормилец, родной мой, пора!» — причитает жена. Напрасно. Он больше не встанет.

Никогда раньше в поэзии Беранже не было такой безысходной горечи. В песнях его молодости бедняки были счастливей богачей. Созданные по образу и подобию самого автора обитатели чердаков и трущоб побеждали силой духа нужду и нищету. Огонь борьбы, сопротивления, надежды освещал лица героев его песен зрелых лет.

А теперь как будто угасло мятущееся пламя, и при холодном свете пасмурного дня встали перед глазами поэта уже не смеющиеся, а плачущие бедняки. И зрелище их жизни вызывает мучительное сострадание.

Но вместе с состраданием рождается и возмущение. За что? Во имя чего должны страдать и вечно сгибаться бедняга Жак, и его жена, и рыжая Жанна (из одноименной песни), и старый бродяга? Ведь они не бегут от труда. Напротив, рвутся к труду. Но одни, надрываясь всю жизнь, так и не выбьются из силков нужды, другие же выброшены за борт жизни, становятся изгоями.

жалуется старый бродяга.