Виктор Шустиков - Футбол на всю жизнь

После чемпионата мира 1958 года у нас в команде Валентина стали называть «наш Пеле». Было в игре этого мастера действительно что–то напоминающее великого бразильского футболиста — такая же кошачья мягкость движений, великолепное «чувство ситуации». Мне импонировало его уважительное отношение к мячу. Сколько его помню, он всегда держит его в ногах или на голове, выходит в свободное время поработать над каким–либо сложным приемом или просто пожонглировать. Игру он любил самозабвенно. Однажды он сказал мне:

— Ты знаешь, Виктор, я, кажется, готов сам платить деньги за то, чтобы мне разрешили играть.

Каждый предстоящий матч был для него великим праздником и… великим мучением. За день или два он начинал волноваться, спрашивая то и дело:

— Как ты думаешь, поставят меня в состав?

Если ставили — он играл великолепно, и, я думаю, тренерам никогда не приходилось сожалеть о своем решении. Никто на поле не действовал так старательно, с такой удивительной самоотдачей, как он. Одно удачное выступление, другое. Все идет отлично, товарищи хвалят Валентина и вдруг… без всякого объяснения его имени не оказывалось в составе. Один матч. Другой. Третий. Очень нервный, чувствительный, с обостренным самолюбием Валентин не выдерживал… и срывался.

Конечно, никто не станет оспаривать абсурдность такого поведения. Но, к сожалению, часто чуткости и душевности не хватает нашим футбольным тренерам. Тренеров ругают и снимают за то, что они недобрали очки, а не за душевную черствость и бездарность. А ведь порой именно невнимание и бессердечие оказываются теми причинами, из–за которых не растет техника, игроки не проявляют воли и боевого напора, что, в конечном итоге, сводится к недостатку злополучных турнирных очков.

Сейчас, начиная свою жизнь как бы заново, перейдя по примеру многих своих старших товарищей на тренерский путь, я размышляю о том, почему так происходит. Ведь дело тут не в каком–то случае, в одном или двух

примерах. Причина глубокая и требует своего изучения.

Лично я думаю, что все зависит от общей культуры и педагогического таланта тренера.

За долгие годы пребывания в команде мастеров «Торпедо» мне довелось познакомиться со многими из них — Маслов, Жарков, Морозов, Марьенко, Золотов, Иванов… Но если бы меня спросили, кто оказал решающее влияние на мое воспитание (именно воспитание!!) как спортсмена и гражданина, я бы — да не обидятся на меня мои бывшие педагоги — назвал секретаря парткома завода имени Лихачева — Аркадия Ивановича Вольского.

Нетрудно представить, как занят секретарь парткома на автогиганте. Он нужен всем, и ему нужны все и всё — план, качество, труд и отдых, культура и быт многотысячного коллектива, в целом их судьба, заботы, многогранная жизнь каждого человека в отдельности. Однако при всей своей занятости Аркадий Иванович часто навещал нас и находил всегда время побеседовать чуть ли не с каждым игроком. Он знал всех по имени и отчеству, знал наши биографии. Приезжая в команду, он никогда не забывал расспросить об успехах спортсменов в учебе, поинтересоваться самочувствием, поговорить по душам. Он смотрел на спорт как на важную государственную работу, и в этой работе для него не было мелочей.

…Нам не дано, к сожалению, способности оценивать лучшие дни и мгновения нашей жизни в тот момент, когда они совершаются. И только когда они уйдут безвозвратно, мы начинаем понимать их значение. Так и я, только сейчас, много–много лет спустя, понял, что лучшие дни своей спортивной жизни я пережил в шестидесятом. И дело не в том, что мы выиграли чемпионат и кубок. Мы чувствовали себя творцами прекрасного, жили на одном взлете, составляли единое целое, то, что объединено коротким словом «команда».

Мне посчастливилось держать в руках книгу известного врача XVIII века Акселя Мунте — «Легенда о Сан- Микеле». В ней есть и такие слова:

«То, что человек сохраняет для себя, он безвозвратно теряет, но то, что он отдает людям, — навеки остается ему».

В том памятном 1960 году мы отдавали свое умение, мастерство, любовь к футболу людям — щедро, искренне, без остатка. И поэтому те, кто пережил со мной эти годы, навсегда остались в моем сердце как дорогие друзья.

В последний день октября 1960 года стали мы обладателями кубка и той, четвертой в истории отечественного футбола командой, которой посчастливилось сделать «дубль». Потом побежали дни праздников — встречи, выступления перед рабочими завода, школьниками, перед многочисленными поклонниками московского «Торпедо», которых оказалось куда больше, чем мы думали. И отдых.

Только в один из первых дней нового года команда собралась вновь на свой сбор. Мы с радостью встречаемся после длительного перерыва, раздаются шутки, громко звучат голоса. И вскоре уже тесно становится в небольшой комнате.

До начала тренировки еще пятнадцать минут, но кто- то из особенно нетерпеливых уже подбросил мяч вверх, и он со звоном упал на пол. Это послужило как бы сигналом, и ребята, уже давно одевшие тренировочную форму, двинулись в манящий своим простором спортивный зал. И он сразу наполняется глухими ударами: бум… бум… бум!

Ровно в одиннадцать часов появляется Виктор Александрович Маслов. Его сейчас же окружают тесной гурьбой, сердечно приветствуют, забрасывают вопросами.

— Потом. Все потом. А сейчас за работу! И так уже сколько времени потеряли, — говорит он.

На тренировке он был бодр, весел, то и дело подгонял нас:

— Резвей, резвей, чемпионы!

И все работали охотно. От прославленных ветеранов до занявшего — при построении — свое место на крайнем левом фланге пришедшего в основной состав из группы подготовки Шурика Абаева. И никаких сомнений, никаких тревожных предчувствий в нашей светлой судьбе не было ни у кого.

В конце февраля пришла пора собирать чемоданы: нас снова ждал юг. Но команду покидали шесть торпедовцев, все боевое ядро. Леня Островский, Коля Мано- шин, Валера Воронин, Слава Метревели, Валя Иванов, Борис Батанов «переезжали» в Тбилиси, где в ту пору был назначен сбор тех, кто входил в главную команду страны. На юге я не видел человека более нервного, более подавленного, чем Виктор Александрович Маслов.

— Я в сущности не знаю, какой у меня коллектив. Не знаю, на что нацеливать людей, на что рассчитывать, — то и дело жаловался он.

Успокоился он несколько, когда в конце марта, после поездки в Голландию, вернулись наши сборники. Маслов не дал им отдохнуть: на вечер того же дня была назначена двусторонняя игра между основным и дублирующим составом. Она завершилась вничью, но привела нашего наставника совсем в уныние.

— Ничего не клеится. Ничего, — разводил он руками в раздевалке.