Борис Пастернак - Чрез лихолетие эпохи… Письма 1922–1936 годов

Над крейсером взвился сигнал:
«Командую флотом. Шмидт».

Он вырвался, как вздох,
Со дна души судна,
И не его вина,
Что не предостерег
Своих, и их застиг врасплох,
И рвется, в поисках эпох,
В иные времена.

Он вскинут, как магнит
На нитке, и на миг
Щетинит целый лес вестей
В осиннике снастей.

Сигналы «Вижу» дальних мачт
Рябят – (2, 3, 4, 5)
Рябят – (не счесть, чего желать!)
Рябят седую гладь!
Простор, ощерясь мятежом,
Ерошится ежом.

Над крейсером взвился сигнал:
«Командую флотом. Шмидт».
Как красный стенговой, как знак
К открытию огня.
Вверх и наотмашь. Поперек,
Как сабля со стегна.

И мачты рейда, как одна.
Он ими вынесен и смыт
И перехвачен второпях
На 2-х, на 3-х, на 4-х
Военных кораблях.

Но иссякает ток подков,
И облетает лес флажков,
И по веревке, как зверек,
Спускается кумач.
А зверь, ползущий на флагшток,
Ужасен, как немой толмач,
И флаг Андреевский – томящ,
Как рок.

Вдруг взоры отвлеклись к затону.
Предвидя, чем грозит испуг,
Как вены, вскрыв свои кинстоны,
Шел ко́ дну минный транспорт «Буг».

Он знал, что от его припадка
Сместился бы чертеж долин:
Всю левую его лопатку
Пропитывал пироксимин.

Полуутопший трапецоедр
Служил свидетельством толпе,
Что бой решен, и рыба роет
Колодцы под смерчи торпед,

Что градоносная опасность,
Нависшая над кораблем,
Брюхата паводком снарядов,
И чернь по кубрикам попрятав
Угрозой, водкой и рублем,
Готова в нетерпеньи хряснуть,
Как мокрым косарем – кочан,
Арапником огня по трапам,
Что их решили взять нахрапом
И рейд на клетки разграфлен.

Когда с остальными увидел и Шмидт,
Что только медлительность мига хранит
Бушприт и канаты
От града и надо
Немедля насытить его аппетит,
Чтоб только на миг оттянуть канонаду,

В нем точно проснулся дремавший Орфей.
И что ж он задумал, другого первей?
Объехать эскадру.
Усовестить ядра.
На муку подвигнуть зверьё из верфей.

И на миноносце ушел он туда,
Где небо и гавань ловя в невода,
В снастях, бездыханной
Семьей богдыханов,
Династии далей – дымились суда.

Их строй был поистине неисчислим.
Грядой пристаней не граничился клин,
Но весь громоздясь Пелионом на Оссу,
Под лад броненосцам
Качался и несся
Обрывистый город в шпалерах маслин.

Поднявшись над скопом
Слепых остолопов,
Ворочая шеей оград и тумб,
Летевший навстречу ему Севастополь
Следил за ним
За румбом румб.

Он тихо шел от пушки к пушке,
А даль неслась.
Он шел под взглядами опухших,
Голодных глаз.

Он не спешил. На миноносце
Щадили винт.
Он чуть скользил, а берег несся,
Как в фордеви́нд.

И вот, стругая воду, будто
Стальной терпуг,
Он видел не толпу над бухтой,
А Петербург.

Но что могло напомнить юность?
Неужто сброд,
Грязнивший слух, как сток гальюнный
Для нечистот?

С чужих бортов друзья по школе,
Тех лет друзья,
Ругались и встречали в колья,
Петлёй грозя.

Назад! Зачем соваться по́д нос,
Под дождь помой.
Утратят ли боеспособность
«Синоп» с «Чесмой»?

Снова на миг повернувшись круто,
Город от криков задрожал:
На миноносец брали с «Прута»
Освобожденных каторжан.

Снова по рейду и по реям
Громко пронесся красный вихрь:
Бывший «Потемкин», теперь – «Пантелеймон»
В освобожденных узнал своих.

Снова, приветствуем экипажем,
На броненосец всходил и глох
И офицеров брал под стражу
И уводил с собой в залог.

В смене отчаянья и отваги
Вновь, озираясь, мертвел, как холст:

Всюду суда тасовали флаги.
Стяг государства за красным полз.

По возвращеньи же на «Очаков»,
Искрой надежды еще согрет,
За волоса схватясь, заплакал,
Как на ладони увидев рейд.

«Эх, – простонал, – подвели, канальи!»
Натиском зарев рдела вода.
Дружно смеркалось. Рейд удлиняли
Тучи, косматясь, как в холода.

С суши, в порыве низкопоклонства
Шибче, чем надо, как никогда,
Падали крыши складов и консульств,
Тени и камни, камни и солнце
В воду и вечность, как невода.

Все закружилось так, что в финале
Обморок сшиб его без труда.

Закат был тих и выспренен,
Как вдруг – бабах, в сердцах
Раскатился выстрел
С «Терца».
Мгновенный взрыв котельной.
Далекий крик с байдар
И под воду. Смертельный
Удар.

От катера к шаландам
Пловцы, тела, балласт.
И радость: часть команды
Спаслась.

И началось. Пространство
Оборвалось и – в бой,
Чтоб разом опростаться
Пальбой.

Внутри настала ночь. Снаружи
Зарделся движущийся хвост
Над войском всех родов оружья
И свойств.

Он лез, грабастая овраги,
И треском разгонял толпу,
И пламенел и гладил флаги
По лбу.

Он нес суда и зданья, выбрав
Фундаменты и якоря,
На ливень гибель всех калибров
Беря.

Как сумерки, сгустились снасти.
В ревущей, хлещущей дряпне
Пошла валить, как снег в ненастье,
Шрапнель.

Она рвалась в лету́, на жнивьях,
В расцвете лет людских, в воде,
Рождая смерть и визг и вывих
Везде.
……………………….
……………………….

Уже давно затих обстрел,
Уже давно горит судно
В костре. Уже давно быстрей
Летят часы. Но вот затих
С последним воплем треск шутих,
И крейсер догорел.

Глухая ночь. Чернильный ров
Морской губы. Слепой покров
Бегущих крыш и катеров
В чехлах прожекторов.

«Все отшумело. Вставши поодаль,
Чувствую всею силой чутья:
Жребий завиден. Я жил и отдал
Душу свою за други своя.

Высшего нет. Я сердцем – у цели
И по пути в пустяках не увяз.
Крут был подъем. Сегодня, в сочельник,
Ошеломляюсь, остановясь.

Но объясни. Полюбив даже вора,
Как не рвануться к нему и каземат
В дни, когда всюду только и спору,
Нынче его или завтра казнят?

Ты ж предпочла омрачить мне остаток
Дней. Прости мне эти слова.
Спор подогнал бы таянье святок.
Лучше задержим бег Рождества.
Где он, тот день, когда вскрыв телеграмму,
Все позабыв за твоим «навсегда»,
Жил я мечтой, как помчусь и нагряну!
Как же, ты скажешь, попал я сюда?