Борис Пастернак - Чрез лихолетие эпохи… Письма 1922–1936 годов

Ты болеешь и выздоравливаешь, я об этом догадываюсь. Но когда ты выздоровеешь совсем и об этом мне напишешь?

Твоя болезнь в одно время с детьми не может не быть связана и с такими трудностями, которые стыдом ложатся на твое время и на далеких твоих поклонников и поклонниц, ничего, впрочем, о том не ведающих и ни в чем не повинных. На днях ты получишь немножко денег по почте. Если ты хоть словом о них заикнешься, Марина, это будет безмолвным знаком того, что ты со мной рвешь и меня намеренно за что-то оскорбляешь.

В заключенье, прости за письмо. Так больным не пишут. Еще просьба. Если прямое обращенье (и почерк и стиль) тебя утомляют, попроси Асю сообщить мне, и я буду писать тебе через нее. Кланяюсь сердечно ей и С.Я. и целую Мура и Алю.

Дорогой Борис. Это письмо отойдет – когда! Мне еще 3 недели карантину. Но всё равно. Для нас сроки не в счет. Вчера получила Пятый год и первое письмо, нынче второе, колыбельное. Пятый год прочла вчера же вечером и дважды – читала по экземпляру Мирского, чтобы не – нарушать (?) своего, не предвосхищать радости его целостности. – Понял? – И вот под первым ударом: чудесная, сильная и цельная книга. Шмидт преобразился – когда я прочла строки о ревнивом пространстве, у меня захолонуло сердце: в упор обо мне. И не ко мне оно ластится, это я́ – оно, льнущее в окна, выслеживающее одиночества, селящееся, сначала как нищенка, с лохмотьями и благодарностью, а через день уже со всеми звездами и безднами и, через день еще – вытесняющее жильца – в меня. О Борис, от меня всегда уходили – в меня, в посмертную, дорожде́нную, не рожденную меня, в ОНО , в то. Человеку со мной меня становилось мало, уходил искать меня за окном – где я. Это ведь <���как> человек пост<���авит> в нишу куклу (предв<���арительно> убив ее), назв<���ав> ее Мадонной, и раз в 10 лет, проходя, молится на нее. Но – о Шмидте. Совсем замечательно, стройно, строго, много природы, мало людей, – ни курсисток с фуриями (как я тебе благодарна!), ни двусмысленных потерь казенных денег, Шмидт почти бессловесный, – то, что я хотела. Теперь я посвящение принимаю, дура, сбил на черновике. Совсем прекрасно 1) Отцы, совершенно – как оно и быть должно – заслон<���енные> матерями и… приятельницами матерей (NB! Мать С. – Лиза Дурново, подруга Перовской, Желябова, любовь Валериана Осинского, дочь николаевского любимца, с которым снят на [лошади] Сенатской площади, – есть гравюра. Умерла в Париже, в эмиграции – грозила смертная казнь. В обществе с 16 по 56 лет – красавица.) – Конечно: Гапон. Об одной замене жалею, и многие со мной, во 2 издании исправь: На мичмана в рабочей блузе. Куда лучше и как смысл и как звук. Братья всегда в выпачканных блузах, ничего не дает. И раз брат – то блуза домашняя: бумазей новая . Но – частность. Твой 5 год – оправдание 5-го, ведь я его ненавижу. Внезапное озарение: откры<���ла> сабашниковское издание Марка Аврелия: Отцу я обязан – учителю я обязан – такому-то и т. д. Ведь это ты. Ты, упавший с неба, в благодарность, очевидно, что не расшибся, обязан собой – всем. 5 году, даже 5 году. А что это за год, сказать? Год иллюзий , т. е. <���оборвано>. Ты, достовернейшее, что есть, обязан собой – иллюзиям. 5 год – ни одной верной мысли, сплошь неверные жесты, глубочайший самообман, безъязычн<���ость>. Что в нем было хорош<���его>? Дети . Ты в 5<-ом> дал детей, ибо и твой Шмидт – большой ребенок, вспом<���ни> его гимназ<���ическую> речь!

Мое малодушие доходит до того, что я подчас мечтаю, чтобы наша встреча была уже позади, чтобы уже шло, длилось , чтобы хреб<���ет> уже зарос. Твое письмо из Петербурга? Мало тебе, что мы вместо того чтобы друг с другом дружить – пишем, мы – вместо того, чтобы писать друг другу – о письмах – мечтаем <���вариант: мы и письма заменили мечтой о них>. Ка́к ты – я !

(Письмо в тетрадь)

Борюшка, благословляю болезнь, три дня подряд письма. Так, м. б., когда-нибудь благословлю смерть. Можешь ли ты мне обещать, что моя смерть – это ты, жизнь с тобой. Нельзя жить на свете без большего себя, таким был Рильке, таким хочу, чтобы был ты. Не женская жажда самоуничижения (artiste, et par cela traître а son sexe [103]) – и осекаюсь: м.б. индусская жажда самоуничтожения (индусские вдовы). Борис, сегодня держала корректуру своей книги, уже сверстана, со страницами (153, стихи в ряд), вся книга о тебе и к тебе, даже в самый разгар Горы – обороты на тебя.

Из наших обычных чудес. Вчера показыв<���аю> Герою Горы Пятый Год. – «Кроме него сейчас ведь никого нет в России?» – (Ты тогда был его жесточайшей ревностью, что-то осталось.) Я, из скромности: – «Есть. Тихонов… <���вариант: «Никого» и, устыдившись: Впрочем есть> который, кстати, всё лучшее взял у Пастернака. ¾ Пастернака, а четвертая его, Тихоновым, Пастернака трактовка». – «Но он очень однообразен». – «Очень, только о крупн<���ых> вещах <���вариант: предметах>». Разговор происходил во время бритья, бреюсь третий раз и каждый раз у другого. Первый раз – С., второй – один недавно вернувшийся с Н.З. (есть два «Н.З.», две, так не с той, которой думаешь, с неправдоподобной), третий – Герой Горы. Клянусь, не кокетство – случайность. С. сейчас играет в «Жанне д’Арк», и его никогда нет дома. 15-го октября отпускаю. Обрилась в жажде новизны, отчасти из любопытства и в сильной надежде на завив. (После кори (17 лет) вилась 10 лет – да как! Развилась в Берлине, только что переех<���ав>.) Все говорят – череп хороший. Женщины в огорчении, мужчины в восторге, из чего можешь заключ<���ить> о [роде моего отношения с теми и другими, об отреш<���енности> моих отношений, всей моей жизни с людьми] о лояльности моей текущей жизни. Со мной случилось странное чудо, Борис, мне все перестали нравиться, начисто. Рада бы – да / Час жизни, когда ищешь равного, т. е. неустанно с бы вающегося. Таков, в моей жизни, сейчас только Мур. Ася привезет карточку – увидишь. Не совсем он, он добрее и не так мелко вьется, – сдуру накануне выкупала, вот и забаранился.

Борис, выпила всю твою петербургскую ночь, вобрала и не захлебнулась. Всю Неву, всё небо над ней, все баржи с грузом, всего тебя – с грузом не меньшим – хотя бы одной моей любви к тебе. – «Где вода? Быки выпили». А знаешь, как быки пьют? С деревьями <���вариант: дубами, мостами>, с берегами. Твой цветочек растравителен, п.ч. с сквера Христа Спасителя, где я постоянно, все весны, лета и осени Революции гуляла с Алей. Пойди, во имя мое, к плотине. Там всё одиночество тех моих годов. Але было 5 лет, она читала андерсеновскую Русалочку, плотина шумела, я спала. И еще на берегу спала, на узкой полоске, у самой воды, под какой-то большой стеной. От голода и от солнца. Где ты был те год а́ ? —