Сергей Шаргунов - Катаев. Погоня за вечной весной

23 октября в «Правде» Катаев сообщал: «Каждый цветок, брошенный Красной армии, был голосом народа за советскую власть. А цветов этих были тысячи тысяч! Колонны Красной армии были осыпаны цветами. Вот, собственно, и голосование».

1 января 1940 года «Известия» опубликовали праздничное письмо нескольких писателей (Толстого, Шолохова, Фадеева, Катаева и др.) датскому коллеге-антифашисту Мартину Андерсену-Нексе — борцу за «святое дело освобождения людей от гнета империализма» (слово «фашизм» с некоторых пор из печати выветрилось), но на той же полосе, видимо, для равновесия было размещено «Новогоднее воззвание Гитлера». 26 февраля уже в «Правде» была опубликована пространная речь фюрера, провозглашавшего: «Надежда противников на то, что им удастся разжечь войну между Россией и Германией, провалилась. В данном случае русский и германский народы совершили для обоих народов нечто благословенное. Но мы отдаем отлично себе отчет в том, что в Лондоне рвут себе волосы от досады…» «Гитлер, — сообщала «Правда», — закончил словами Лютера: “Это нам удастся, даже если бы весь мир был полон чертей!”».

«В тихом норвежском Тронгейме английские и прочие разбойники бомбят Кнута Гамсуна. Страшное дело!» — восклицал один из героев пьесы Михаила Козакова «Когда я один».

Через десятилетия Чуковский вспоминал в дневнике, «как в 1939 году Евгений Петров говорил простодушно:

— Что мне делать? Я начал роман против немцев — и уже много написал, а теперь мой роман погорел: требуют, чтоб я восхвалял гитлеризм — нет, не гитлеризм, а германскую доблесть и величие германской культуры».

В 1939 году через несколько месяцев после выхода на экраны сняли с показа «антигерманский» фильм по катаевскому сценарию «Шел солдат с фронта». Сняли с репертуара и оперу «Семен Котко» — тогда Катаев просто заменил немцев на австрийцев…

Дома в Переделкине принадлежали не самим писателям, а Литфонду. Поэтому жилище сгинувшего писателя предоставлялось другому.

На дачу Бабеля вселился Всеволод Вишневский, на дачу расстрелянного Владимира Зазубрина — Фадеев, а когда тот застрелился, появился новый жилец — Ярослав Смеляков.

В конце 1930-х годов многие решили, что Илья Эренбург остался на Западе. Вернуться в Москву его поторапливало советское посольство, полпред в Париже Яков Суриц сообщал в Москву: «По моим впечатлениям, у него нет уверенности насчет его положения в СССР. Его, по-видимому, заботит, не отразится ли на нем его близость к Бабелю и Мейерхольду». В 1939-м Эренбурга обделили при награждении большой группы писателей, ему было запрещено печататься в «Известиях». Несомненно, он скорбел из-за договора между СССР и Германией. «Именно тогда в Москве пустили слух, будто я — “невозвращенец”. Дело было простое, житейское: моя дача в Переделкине кому-то приглянулась, нужен был предлог, чтоб ее забрать», — предполагал он в мемуарах «Люди. Годы. Жизнь». Если верить Павлу Судоплатову, занимавшему высокие должности в НКВД, Берия, получив в 1939-м приказ от Сталина арестовать Эренбурга, сумел его отстоять.

Весной 1940 года Фадеев предложил Катаеву с женой и детьми занять давно пустовавшую дачу Эренбурга в Переделкине.

В одной из фадеевских записок Ставскому предлагалось обновить литературные журналы, выдвинуть побольше беспартийных, в частности Катаева Валентина.

В мемуарах «Отлучение» писатель Александр Авдеенко так вспоминал своего соседа Фадеева: «Возбужденный, краснолицый, веселый. Хохочет на всю улицу. Вчера он и Валентин Катаев, увлеченные каким-то разговором, никого не замечая, скорым шагом прошли по переулку, очевидно, спешили обедать к Фадееву. Завидую. И удивляюсь. Не умею хохотать на всю улицу».

Фадеев рассказывал Виктору Ардову: «Катаев зашел ко мне на дачу, мы с ним крепко выпили, но нам спиртного не хватило. И хотя была глубокая ночь, мы стали ходить по соседним дачам и просить водку взаймы. И нам ее всюду давали, потому что хозяева очень боялись, что мы у них останемся…»

На вопрос журналиста, кто же оберегал Катаева, Эстер отвечала: «Я думаю, Фадеев. Если бы не он, то нас бы, наверное, и не было».

В 1940 году, когда Фадеев уже сделался секретарем Союза писателей, прозаик Евгений Федоров, автор повести о детстве и юности Сталина, с раздражением «ликвидированной» последним «как халтурная» [110] В 1938 году Сталин так рецензировал книгу Веры Васильевны Смирновой (1898–1977) «Рассказы о детстве Сталина»: «Автора ввели в заблуждение охотники до сказок, брехуны, подхалимы… Книжица имеет тенденцию вкоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личности вождей… Это опасно, вредно… Советую сжечь книжку». , жаловался Ставскому в письме на борзость «фадеевской команды»: «С тех пор, как Вы ушли из руководства Союза, а в Ленинграде по приезде А. А. Фадеева, Е. Петрова и В. Катаева были кооптированы по их выбору в президиум новые люди, на меня посыпались камни».

«Ой, Валя, если бы ты знал, какие на тебя телеги приходят», — по рассказам Эстер, говорил Фадеев Катаеву.

4 мая 1940 года в Литфонде в присутствии Фадеева слушали и удовлетворили просьбу Катаева «ввиду того, что дача, арендуемая И. Эренбургом, фактически не используется им уже около 2-х лет — предоставить эту дачу временно писателю тов. Катаеву Валентину Петровичу на летний сезон 1940 г., с условием немедленного освобождения им дачи в случае возвращения тов. Эренбурга».

Спустя несколько дней немцы победно наступали по территории Франции. Французская компартия, выражая настроения Москвы, призывала к «справедливому и прочному миру» и в связи с этим была запрещена властями, многие депутаты-коммунисты, выступавшие против «лжи об антифашистской войне», были арестованы.

1 июня 1940 года в Литфонде «слушали заявление дочери тов. Эренбурга о приезде ее отца» и постановили «ввиду получения официальной телеграммы о приезде т. Эренбурга считать возможным передать его дачу тов. Катаеву только с постановления Президиума ССП».

Когда Эренбург вернется точно, было непонятно. Лето было в разгаре. Президиум, дирижируемый Фадеевым, оказался на стороне Катаева и его семейства.

Это был не единичный случай, когда президиум решал, кому дача нужнее — как раз в то лето 1940-го за переделкинское жилище с переменным успехом бились писатель Первенцев и вдова литератора, погибшего на финской войне, Сергея Диковского — Валентина. Первенцев писал в дневнике: «Сегодня, 3 июня 1940 года, приехала Диковская и устроила мне скандал, сказав, что это она уполномочена Президиумом Союза советских писателей и т. Поскребышевым. Сегодня увидел В. Катаева… Катаев говорит, что Президиум сделал вопрос с Диковской с нарочитой целью — не поднимать шума. Катаев сказал, что Фадеев за меня в потенции».