Бернард Барух - От биржевого игрока с Уолл-стрит до влиятельного политического деятеля. Биография крупного американского финансиста, серого кардинала Белого дома

Отец пригласил их к себе в кабинет. Потом неожиданно молодые люди быстро вышли, сели на лошадей и поскакали прочь. Отец сумел убедить их не заниматься самосудом и не убивать полковника Кэша. Местью за полковника Шеннона послужило общественное мнение, которое осудило полковника Кэша. Кэш, который до этого считался видным членом общества, был подвергнут остракизму, и его постигла судьба Аарона Бёрра [9] Бёрр Аарон, или Бэрр (Burr, 1756–1836), – третий вице-президент США (1801–1805) при президенте Томасе Джефферсоне, герой Войны за независимость США. В 1804 г. потерпел поражение в избирательной кампании на пост губернатора Нью-Йорка, во время которой Александр Гамильтон выпустил немало оскорбительных памфлетов против него, в связи с чем Бёрр вызвал его на дуэль и застрелил. После дуэли политическая карьера Бёрра закончилась. В 1807 г. отправился на Запад США, где пытался вести нелегальную войну против испанских колоний и провозгласил себя королём, но был арестован американскими войсками. Бёрр предстал перед судом по обвинению в измене, но был оправдан. Отправился в добровольное изгнание в Европу, после возвращения в США вёл уединённую жизнь. .

Эта трагедия вызвала изменения и в законодательстве. Отныне поединки в Северной Каролине были запрещены, и любой, кто осмелился бы принять в них участие, автоматически исключался из общественной жизни. В 1951 г. при инаугурации губернатора Джеймса Бернса я с удивлением услышал, как он во время принесения присяги торжественно поклялся, что никогда не участвовал в дуэлях.

Мать уже долго уговаривала отца уехать на Север, где было больше возможностей. Но отец колебался до того поединка между Кэшем и Шенноном, который он пытался предотвратить и который стал для него настоящим шоком.

Зимой 1880 г. отец продал свою практику, а также дом с нашей маленькой «фермой». Вместе с уже имевшимися сбережениями его финансовые накопления составили на тот момент 18 тысяч долларов. Эту сумму отец сумел накопить за шестнадцать лет работы врачом.

Сначала в Нью-Йорк отправился отец. Потом за ним последовала моя мать и четверо её сыновей. Первый этап путешествия, до Уиннсборо, мы проделали на нашей старой повозке. А там мы пересели на поезд, отправлявшийся на Север. В продуктовой корзинке, захваченной нами на поезд, находилась еда, приготовленная бабушкой Вулф. Когда корзинка опустела, мы, чтобы поесть, выходили из поезда во время остановок, которые он регулярно делал в пути. Лучше всего нам удалось пообедать в Ричмонде, и до сих пор я вспоминаю тот вкусный обед. Уже начало смеркаться, когда мы приехали в Нью-Джерси на противоположном от Нью-Йорка берегу реки Гудзон, где сели на паром, чтобы переправиться через реку.

Нам, четырём мальчишкам, Нью-Йорк показался странным миром. Сначала он пугал меня своей суматохой и столпотворением. Ведь в то время мне шёл всего одиннадцатый год, и я всё ещё был очень робким мальчиком. К тому же один случай, произошедший, когда мы ещё жили в Камдене, оставил у меня впечатление, что Нью-Йорк является не слишком дружелюбным местом.

К нам в Камден приехала в гости одна леди, наша дальняя родственница из Нью-Йорка. Нас, мальчишек, заставили отскоблить свои лица и явиться засвидетельствовать даме своё почтение. Все мы гадали, как же выглядит леди из Нью-Йорка.

До сих пор помню, как гостья пристально уставилась на нас через лорнет. Было лето, и все мы ходили босиком. Нью-йоркская дама посмотрела на наши ноги, а потом бросила нам десятицентовую монету, заметив: «Купите себе какую-нибудь обувь». Так она попыталась пошутить, но мы тогда не заметили юмора. Со всех ног мы бросились домой.

В Камдене мы обувались только тогда, когда того требовала погода, или во время еврейской субботы [10] Шаббат – седьмой день творения, недели, в который предписывается воздерживаться от работы, дарован еврейскому народу в пустыне после выхода из Египта как «вечный союз» между Богом и народом и как залог улучшения мира. Начинаясь с вечера пятницы, предписывает одеваться красиво, насколько позволяют возможности, чтобы субботняя одежда не походила на будничную. . А в Нью-Йорке нам, разумеется, приходилось носить обувь постоянно, что заставляло нас понимать, что прогулки по городу едва ли заменят леса вокруг Камдена.

Среди других впечатлений от большого города, которые врезались мне в память, было моё изумление при виде железной дороги с пускающими дым паровозами, а также чудо в виде крана с водой на кухне, которая текла по трубам прямо в раковину. Одним из преимуществ Нью-Йорка стало то, что нам теперь не приходилось, как прежде на Юге, носить воду из колодца, чтобы можно было умыться или принять ванну.

Не знаю, как я сумел бы вынести те первые дни в Нью-Йорке, если бы не пример стойкости и решительности, который продемонстрировал Гарти. Моего брата ничего не могло устрашить, и он нырнул в огромный жестокий город, будто перед ним был другой мальчишка, старше по возрасту и более решительный, которому вдруг вздумалось затеять с Гарти драку.

Наше новое жилище оказалось довольно тесным по сравнению с просторным домом в Камдене. Отец снял две комнаты на верхнем этаже четырёхэтажного здания-пансионата из бурового песчаника в доме номер 144 на Западной 57-й улице. В одной комнате поселились мать, отец, Герман и Сайлинг. Вторую заняли мы с Гарти. Во время нашей первой зимы мы любили прислониться к стене, за которой располагался тёплый дымоход. Ели мы в комнате.

Через несколько лет я стал заядлым любителем водевиля; некоторые артисты и их шутки вызывали у меня бурные приступы смеха. Но я никогда не смеялся шуткам по поводу пансионатов типа тех, где мы проживали. Они всегда напоминали мне о первых днях нью-йоркской жизни.

Наша домохозяйка делала всё, чтобы наша жизнь была удобной. Её звали мисс (или миссис – в моём возрасте разница не имела значения) Джакобс. Я до сих пор помню эту полную женщину с кудряшками на лбу.

Она любила нас, мальчишек. На её столе нас всегда ждали фрукты, и она постоянно совала нам сласти в карманы.

Её доброта очень помогла нам преодолеть те не слишком благополучные времена.

Вскоре после нашего переезда отец заболел. В качестве диагноза ему поставили заболевание сердца, а ему самому объявили, что жить ему осталось немного. Первым порывом отца было вернуться на Юг. К счастью, он обратился к другому врачу, знаменитому Альфреду Лумису, который диагностировал его болезнь как несварение желудка, связанное с нервными нагрузками из-за хлопот по переезду в Нью-Йорк. Недуг отца закончился сразу же, как ему стали поступать вызовы от нескольких новых пациентов.