Дебора Макдональд - Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев

Мура вспоминала, что у Горького «каждый человек возбуждал любопытство, симпатию, внимание»; он считал, что «все инструменты, все голоса нужны в большом оркестре, который услышит человечество, когда мир сочтет, что оно заслуживает этого». У него была «навязчивая вера в труд, добродетель и знания – эти три основные черты человеческого общества завтрашнего дня» [548].

Чем ближе Мура становилась к нему, тем лучше она понимала искусство Горького и то, как тесно оно связано с его собственным «я». В драматическом искусстве Горького Мура находила отклик и поощрение ее собственного подхода к истории своей жизни. Комментируя, как и все, его умение рассказывать сказки и оживлять их персонажей, она считала, что «в его памяти все события приобретают характер истории, становятся чем-то неизменным. Художественная правда более убедительна, чем эмпирический бренд, правда сухого факта» [549]. Такова Мура – ее собственный спонтанный вымысел о себе, формирование своей собственной сказки, ее сорочье заимствование случаев из чужой жизни, которые она присваивала себе, – и все во имя того, чтобы сделать свою жизнь художественно достоверной.

В своих воспоминаниях о Горьком она, по-видимому, говорила столько же о себе, сколько и о нем: «Подобно высокому узловатому дереву, которое выросло, несмотря на всю суровость погоды… этот человек подвергался коррозии жестокой жизни» и тем не менее нашел радость в жизни и надежду. «Рожденный поэтом, он стал учителем не потому, что ему нравилось учить, а потому, что ему нравилось будущее» [550].

Время от времени Горький позволял себе расслабиться. Каждое воскресенье, если погода не была слишком холодной, он посылал за извозчиком; все, укутавшись во все самое теплое, отправлялись в кино. Мура и Горький обычно сидели вместе на заднем сиденье экипажа, тогда как другие втискивались, куда только могли, а девушки садились на колени мужчинам.

Но несмотря на объем работы и удовольствия, коммуна уже не была прежней теперь, когда ее не окружал опасный, полный лишений внешний мир. Она была расколота враждой, как это было в Петрограде. Когда приезжала Мария Андреева – а это случалось довольно часто, – она портила атмосферу постоянными жалобами. Иногда ее сопровождал сын-кинорежиссер, и она обращалась с ним и остальной компанией с «насмешливой снисходительностью» [551]. Законная жена Горького Екатерина, которую он отдалил от себя, тоже иногда приезжала, но никогда в одно и то же время с Андреевой; эти две женщины недолюбливали друг друга.

Мура делила свое время между личной жизнью Горького, его работой и отдыхом со своими детьми в Каллиярве, как это диктовали его поездки и детские школьные каникулы. При этом она уделяла внимание и другим мужчинам в ее жизни – Будбергу и Г. Д. Уэллсу. Полностью используя свой новый, спонсируемый государством достаток, она поселила мужа в берлинской квартире, где он мог в свое удовольствие вечера напролет играть в азартные игры (проматывая ее деньги). Молодой барон Будберг, видимо, полагал, что «зарабатывать деньги – это занятие, подходящее лишь для тех, кто не умеет делать ничего другого», – как она написала Уэллсу [552].

Поставив себе цель – уехать однажды в Англию, и понимая, что Уэллс ценен как влиятельный друг, Мура завязала с ним переписку, как только вырвалась из России, и с той поры шла к своей цели. На таком расстоянии и имея с ним столь малый физический контакт, она вела себя с ним по-разному: иногда он был «мой дорогой господин Уэллс», иногда «уважаемый Г.Д.». Она начала переманивать его – убеждать уйти от своего предыдущего немецкого издателя в издательство «Эпоха», обещая: «Мы платим больше». Она также приглашала его сотрудничать с литературно-научным «Русским обозрением» – журналом, который начинал издавать Горький [553].

На протяжении всего этого времени Муру тревожило происходящее в мире, особенно в Германии с ее беспорядками, национальным позором и быстрым ростом агрессивно настроенных рабочих партий. Мир, как она написала Уэллсу, «снова готовится произвести на свет внебрачного ребенка». Она не могла выразиться более пророчески. «Как это безнравственно!» – добавила она [554].

Когда Европа начала строить пороховые погреба, Англия, вероятно, стала выглядеть все более заманчивой – если бы только она впустила ее. Мура подогревала интерес Уэллса к себе и минимизировала свои отношения с Горьким. Она здесь для того, чтобы помогать ему с издательством, писала она, из-за его слабого здоровья. Мура флиртовала с Уэллсом, намекая на проведенную вместе ночь в квартире на Кронверкском проспекте, и ожидала повторения и во время приближающейся поездки в Италию: «Было бы замечательно, если бы вы на самом деле приехали на Ривьеру – ведь вы наверняка позволите мне найти вас в вашем ermitage (уединение – фр. ), не так ли?» – дразнила она его, намекая на гостиницу, в которой он планировал остановиться [555].

Но к концу 1923 г. Уэлс начал ее раздражать. Он не отвечал на ее письма так прилежно, как ему следовало бы, и к тому же существовало серьезное соперничество с другими его возлюбленными. Распутство Уэллса было притчей во языцех – приятель Локарта (который тогда понятия не имел об отношениях Муры с Уэллсом) поражался энергии этого человека, у которого выходят по четыре новых романа и появляются пять любовниц в год [556]. Уэллс, который все еще состоял в браке со своей женой Джейн, пытался положить конец своим давним отношениям с Ребеккой Уэст. А летом 1923 г. у него случился бурный роман с австрийской журналисткой Хедвиг Гаттерниг, которая предложила перевести некоторые его произведения на немецкий язык. Это было короткое знакомство, но она начала преследовать его. Уэлс был взбудоражен и неспособен устоять перед ее сексуальной привлекательностью. Эта любовная связь закончилась тем, что ее забрала полиция после того, как она вторглась к нему в дом и пригрозила совершить самоубийство [557].

Вместо того чтобы вновь разжечь свой роман с Мурой, Уэллс вступил в непростые отношения с голландской журналисткой и путешественницей Одеттой Кеун – чрезвычайно непостоянной женщиной, с которой он познакомился во Франции и мучительная и запутанная связь с которой длилась у него девять последующих лет. Однако все это время та особая власть, которую получила над ним Мура в Петрограде три года назад и от которой ему было не уйти, по-прежнему давала о себе знать.

Несмотря на реальную важность Уэллса для будущего Муры и ее раздражение его ответами, оставлявшими желать лучшего, она не очень волновалась о нем. На протяжении 1923 г. ее грела одна мысль – о возможности встречи с Локартом. Давнее пламя все еще горело, и теперь между ними снова наладилась связь.