Анна Баркова - Восемь глав безумия. Проза. Дневники

Кстати, этот поп-знахарь — глава заговора. Агентура у меня замечательная. Я имею самые точные данные. Сын этого попа после ссоры с отцом сообщил мне все подробности. У старика пять жен, но он хочет отбить жену у сына. Вот прохвост! А? И ведь подъехал он к этой очень хорошей, но темной женщине с мистикой: ты, мол, должна быть наложницей жреца, так угодно богам, иначе тебя умертвит Давилия-Душилия… Одну змею старый хитрец спрятал, и с ее помощью намеревается совершить государственный переворот: передушить или в крайнем случае отравить ядом этой стервы нас всех и объявить себя диктатором.

Мин<���истр> ин<���остранных> дел вдруг заразительно рассмеялся:

— Чертов фокусник! А змея у него дрессированная. Я встречал индусов с дрессированными змеями. Навредить нам он, конечно, может и отравить вполне способен. А яд этой Душилии очень опасен.

— Не беспокойтесь, — важно и торжественно заявил м<���инист>р госбезопасности. — Я не из тех, кто способен потерять бдительность… Змея у меня, в шалаше особого назначения. А старый хрен ничего не знает об этом, и сегодня прихвастнул своей змеей. Плохой конспиратор. Скоро придется пристроить в шалаш самого знахаря, а также и м<���инист>ра обороны, к<���отор>ый является военным главой заговора.

Премьер устало пожал плечами:

— Удивительно! Ни одного положительного качества европейской культуры мы не сумели привить гынгуанцам, а все пороки, все минусы мы восприняли с быстротой поистине поражающей.

М<���инистр> госбезопасности озабоченно заявил:

— Прошу выделить мне средства по известной статье госбюджета — на построение тюрьмы по типу лучших европейских изоляторов… Мой шалаш особого назначения не удовлетворяет меня: он тесен, при увеличении числа заключенных, которое обычно сопутствует развитию культуры и цивилизации, шалаш просто не вместит всех арестованных.

— В Европе имеется гильотина во Франции, а в Америке — электрический стул. Вероятно, вам желательны и эти нововведения? — с чуть уловимой ноткой иронии в голосе спросил министр иностранных дел.

— Тюрьмы, — меланхолично проговорил Фини-Фет, — электрические стулья, гильотины… Право, мне кажется, человеческие жертвоприношения не хуже всего этого.

— Как можно! — горячо вскрикнул Драуши. — Человека распластывают, как скотину, вспарывают брюшину, выволакивают внутренности… Фу! Выстрел, электрический ток, нож гильотины — это куда изящнее, культурнее и гуманнее. Человек, то есть труп, чист, не обезображен, не противен. А при человеческих жертвоприношениях эти костры, запах жареного мяса, вой, рычанье… ужас! Я мужчина, а, вероятно, потерял бы сознание при таком зрелище. Нет! Я предпочитаю механизированную, быструю… гм… гм… стерильную смерть.

— Вы эстет? — спокойно спросил министр иностранных дел.

— О, да! Я люблю красоту. Европейский балет! А кафе! Какая это роскошь! Какой шик! А шествия, а манифестации со знаменами! Товарищ министр культуры, вы должны организовать манифестации со знаменами, факельные шествия…

— Факельные шествия в нашем сухом климате и при отсутствии воды опасны и просто невозможны, а на знамена у нас нет материалу, — с насмешливой искоркой в глазах возразил министр культуры. — В мануфактуре до сих пор мы не испытывали нужды. Я вот только для торжественного случая напялил эти белые трикотажные подштанники… Здесь не Европа. Наш национальный костюм — повязка на бедрах — лучшее одеяние по нашему климату.

Министр госбезопасности расхохотался:

— О, да! Физкультурники в Европе одеваются почти как мы, гынгуанцы. Но… в таком положении оставаться нельзя. Министр легкой промышленности должен озаботиться созданием текстильных фабрик. Хлопок нам добудут наши белые друзья.

— Не легче ли получить готовый ситец и полотно? — отозвался министр иностранных дел.

— Наша главнейшая задача — развивать собственную национальную промышленность и сельское хозяйство, чтобы не зависеть от заграницы и, наконец, чтобы воспитать пролетариат. Без пролетариата нет социализма. С нашим людским материалом социализма не построить… Надеюсь, меня никто не заподозрит в ревизионизме? — поглядел он на собеседников.

Премьер, до сих пор слушающий и молчавший с необыкновенной вежливостью, спросил министра госбезопасности:

— Товарищ Драуши, не предполагаете ли вы, что мы будем изготовлять и атомное оружие?

— Безусловно! — с готовностью откликнулся министр госбезопасности. — И в этом отношении мы должны быть независимы. Мирное сосуществование — мирным сосуществованием, но поскольку многие страны мира оснащены атомным оружием, и нам следует…

— Пока нам следует, — мягко перебил премьер, — приодеться и приодеть наш… гм… наш великий народ, хотя бы на время визита иностранных гостей. В таком виде: в красных фраках, в трусах, в белых трикотажных кальсонах — мы, к сожалению, наших белых друзей встречать не можем. Ввиду того, что я не надеюсь на поворотливость и гибкость министра легкой промышленности в этом насущном вопросе, я возлагаю заботы относительно нашего общего обмундирования на вас, товарищ Драуши.

Министр госбезопасности вскочил с места, хотел откозырять, но вспомнил, что он всего только в национальной набедренной повязке, то есть, в сущности, наг, но не сконфузился, захохотал и бодро крикнул:

— Сейчас же этим займусь. Переговорю с моими европейскими белыми друзьями. Подам радиограмму. Все будет в порядке, и очень быстро.

Министр госбезопасности по-военному взмахнул рукой и удалился четкой, скорой, европейской спортивной походкой.

Оставшиеся посмотрели друг на друга. Премьер Фини-Фет облегченно вздохнул:

— Уф! Более неприятного и пошлого болтуна и прохвоста никогда еще не встречал, но… Иногда он бывает полезен.

Министр культуры улыбнулся:

— Ловкач! Достал какой-то дрянной радиопередатчик и не менее дрянного белого радиста. И — ничего: работают.

Министр иностранных дел с легкой насмешкой заметил:

— Осел. А, впрочем, таких много в Европе, особенно в странах н<���ародной> д<���емократии>. Он испытывает отвращение к кострам и распоротым животам, и он же в одной стране с большой охотой помогал правительству подавить мятеж.

Премьер еще раз вздохнул, вытер пот со лба, хотя стало значительно прохладнее, солнце село.

— Друзья! Ужасно! — вдруг с силой вскричал премьер — все это полоумное пустословие: суверенитет, национальная культура, национальный социализм… Какая национальная культура? Бусы из мелких черепах, которые носит наш великий жрец. Бусы из камешек, фигурки богов, вырезанные из толстой коры наших деревьев. Национальная медицина: толченый хвост ящерицы и желтые жуки Рчырчау? Поэзия? Нечленораздельные заклинания его же. Религия? Человеческие жертвоприношения того же самого великого жреца. Нравы? Убийства жен, пришедших в негодность. И весь этот дикий доисторический кошмар мы называем нашим великим вкладом в сокровищницу мировой культуры… О, зачем, зачем я сюда вернулся!