Шарль Митчи - Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

Наконец настала наша очередь. Мы спускаемся на несколько ступенек, проходя мимо надзирателя, который считает нас и записывает на деревянной доске наш номер барака и количество людей. Мы входим. Какой сюрприз! Обширное подземное помещение, но вместо нар — два ряда длинных деревянных столов с простыми скамьями. Перед нами — нечто вроде стойки, из-за которой два человека выносят огромный бак с дымящимся супом. Возможно ли такое, столовая в лагере для пленных? На полу — дощатый настил, стены и балки выбелены извёсткой. Мы робко и почти в замешательстве рассаживаемся вокруг столов. По знаку начальника столовой, которым оказался не кто иной, как тот, что нас только что пересчитывал, — раздача начинается. Один подавальщик, вооружённый палкой, всё время перемешивает суп, чтобы не получилось так, что одним достанется только жижа, а другим — более желанная гуща со дна. Другой с помощью поварёшки объёмом в три четверти литра наливает суп в отличные деревянные миски, стоящие на подносах. Официанты в белых передниках разносят подносы на столы и одновременно раздают нам украшенные цветочками деревянные ложки, которые затем мы оставляем себе. В первый раз за всё время нашего плена мы едим нормальный суп, не слишком густой, но вполне наваристый и горячий. Последняя ложка проглочена, мы тщательно моем миски и ложки весьма примитивным способом — с помощью пальцев и языка. Этот способ мыть посуду останется единственно возможным до самого конца нашего плена. Вас это шокирует? Знайте, что вода была драгоценностью и редкостью. Чаще всего нам её не хватало, даже чтобы утолить жажду и немного помыться. По приказу начальника заседание закрывается, и мы покидаем столовую, гордо выставив напоказ наше новое приобретение, торчащее из левого кармана кителя, — ложку, которая станет одним из неотъемлемых атрибутов военнопленного. Мы возвращаемся на наше место жительства, в карантинный барак № 63. Я не могу утверждать, что мы встали из-за стола сытыми, это было далеко не так.

Раздача хлеба. Рис. А. Тиама

Нам нужно было бы гораздо больше еды, чтобы утолить голод, который всё так же продолжал терзать нас без передышки. Но к нам вернулся некоторый оптимизм, который мы совсем уже было потеряли при виде сторожевых вышек и колючей проволоки.

Мы неплохо спали в эту первую ночь в лагере № 188, впоследствии ставшем столь печально известным. Нам не было слишком тесно, поскольку нас было меньше ста человек, а барак был рассчитан на сто двадцать.

Со следующего утра нам надо было ознакомиться и попытаться привыкнуть к распорядку, понять нравы и обычаи лагеря. Двое наших товарищей вызвались сходить за tchai, «кофе» на кухню. Они скоро вернулись, неся на плечах огромный бак на палке, продетой через ручки. Поскольку я был старшим по бараку, на меня возложили полномочия по раздаче этого «кофе», неописуемого пойла, которое надо было разливать в выданные нам пустые консервные банки. В ожидании кофе я поручил пятерым нашим товарищам сходить за хлебом в маленький домик, куда на телеге привозили хлеб для всего лагеря. Они успешно выполнили поручение и вернулись, неся в руках ещё тёплые буханки. В тамбовском лагере французам полагалось семьсот граммов в день, в отличие от других национальностей, которые должны были довольствоваться шестьюстами граммами. Ну вот у нас есть хлеб, но как разделить его поровну на девяносто шесть человек? Порезать его на куски было бы просто: хотя предполагалось, что ножей у нас нет, некоторым из наших удалось уберечь свои во время многочисленных обысков. Но как получить девяносто шесть кусков одинакового веса? Задача, которую без весов решить невозможно! К счастью, наши товарищи из соседнего барака, «старики», которые находились тут уже три недели, предложили нам воспользоваться их весами, но только после того, как они разделят свой хлеб.

Тем временем звучит лагерный сигнал собраться на proverka, утреннюю проверку. Надо собрать всех перед бараком и построиться в колонну по пять. Как только я вижу русского офицера, я командую: «Смирно!» — и представляю ему своих ребят. Вместе со своим коллегой он идёт вдоль строя, разглядывает нас и считает вслух, показывая каждый ряд рукой: «Adin, dwa, tri…» Второй офицер пересчитывает заново. По счастью, у них получается одно и то же число: девяносто шесть. Проверка закончена. В дальнейшем это совсем не всегда будет происходить так быстро.

В лагере.

Рис. А. Тиама

Теперь можно начинать сложное дело по раздаче хлеба. Сначала я режу буханку пополам, потом отрезаю от неё кусок величиной приблизительно в одну порцию и кладу его на весы, которые нам любезно согласились одолжить наши соседи. Тем временем один из наших кладёт на другую чашку весов кусок кирпича, служащий гирей. Чашка опускается, надо прибавить к порции небольшой кусочек. Слишком много — надо убавить чуть-чуть. И так девяносто шесть раз подряд, пока все не получат свою порцию. Но это ещё не конец! После того как все девяносто шесть порций розданы, остаётся кусочек весом примерно сто граммов. Двадцать или тридцать человек, тесно обступившие меня со всех сторон и следящие за каждым моим движением, настаивают, что этот кусок должен быть разделён поровну между всеми. Как поступить? Я предлагаю разрезать остаток на маленькие кусочки, раздать первым по списку в алфавитном порядке и продолжить завтра. Так и сделали. Всё это заняло около двух часов.

Раздача хлеба. Рис. А. Тиама

Во время раздачи хлеба мы слышим крики, доносящиеся с территории лагеря вне карантинной зоны: «Смирно!» — «Направо кругом!» — «Нале…во! Вперёд марш!» — «Сменить направление направо!» Как только каждый получил свой кусок хлеба, мы бросаемся (если можно употребить это слово, учитывая нашу слабость) наружу и прилипаем к решётке. С другой стороны — наши товарищи, уже вышедшие из карантина, сгруппированные в роты и взводы, с радостью и воодушевлением предаются военному обучению! Что происходит? Со вчерашнего дня, с момента нашего приезда в тамбовский лагерь, у нас не было возможности поговорить с теми, кто приехал сюда до нас. Вот что мы смогли узнать за этот день, вот что старые заключённые нам рассказали.

Несмотря на листовки («Эльзасцы, лотарингцы, дезертируйте из немецких частей, вы вступите в ряды армии Свободной Франции!»), которые русские в первые месяцы 1943 года разбрасывали над немецкими позициями, к весне 1944 года для военнопленных эльзасцев и лотарингцев ничего не сделано, ничего не меняется. Глубоко разочарованные, павшие духом, потерявшие всякую надежду, на исходе сил и терпения, больше не думающие о возвращении во Францию, а точнее, о переправке в Северную Африку, собранные в тамбовском лагере французы видят два исхода — влачить жалкое существование в лагере для военнопленных и наверняка умереть ужасной смертью в этом бесконечном заключении или найти свободу, но, быть может, также и смерть, сражаясь в рядах Красной армии. Ужасная дилемма! Отчаявшись, они выбрали меньшее из двух зол. В апреле 1944 года они несколько раз писали обращения к товарищу Сталину с просьбой принять их в ряды «славной