Дэниел Киз - Войны Миллигана (ЛП)

25 апреля 1980 года Писатель приехал в Лиму, захватив с собой полную рукопись книги «Множественные умы Билли Миллигана».

Перешагнув порог клиники, он оказался в длинном коридоре, по бокам которого стояли решетки под электрическим напряжением. Проходя ко второй решетке, автор рассматривал огромную фреску, о которой уже слышал от других посетителей. На огромном рисунке удивительно реалистично был изображен пейзаж площадью около тридцати метров.

Вдали простиралась горная цепь с заснеженными вершинами, которые высились над озером с множеством островков, покрытых соснами и другими деревьями с листвой, опаленной осенью. Свод каменного моста направлял взгляд зрителя к тропинке, которая, извиваясь, вела к хижине. Сбоку от хижины находился понтонный мост. На другой стороне озера в лодке рыбачил мужчина.

Несмотря на то, что картина была подписана именем Билли, Писатель знал, что только Томми умел рисовать пейзажи. Он был счастлив удостовериться в том, что ему разрешили покидать корпус, чтобы иметь возможность полностью отдаться живописи, которая была самым важным делом в его жизни. Все время, пока Томми будет разрешено рисовать, его воображение будет вне этих стен.

Вторая решетка открылась, и Писатель прошел внутрь.

В главном коридоре корпуса № 3 пациенты стояли в очереди, ожидая, когда санитары сфотографируют их вместе с посетителями перед фреской с маяком. Одна из картин зала для посещений напомнила Писателю то место, которое Кэти, сестра Билли, ему показывала. Он узнал крытый мост, дорогу в Новый Иерусалим, которая вела на ферму в Бремене, где приемный отец Билли Челмер Миллиган (исходя из транскрипции показаний перед судом, представленных другими лицами) пытал и насиловал восьмилетнего мальчика.

Когда один из надзирателей завел Билли в комнату для посещений, Писатель с первого взгляда понял ‒ по выражению лица, по вялости рукопожатия, по монотонному тембру голоса, лишенного всяких эмоций — что молодой человек, направляющийся к нему, не Учитель. Билли в нем тоже присутствовал частично.

— С кем я сейчас говорю? — прошептал Писатель сразу же, как только надзиратель отошел на такое расстояние, что не мог расслышать его голос.

— Не знаю, не могу назвать вам имя.

— А где Учитель?

Он пожал плечами.

— Я правда не знаю.

— Почему же он не пришел на встречу со мной?

— Рейджен не может сосуществовать с другими. А это место слишком опасно.

Писатель понял смысл этого замечания. Как заметила доктор Марлен Кокан в клинике Хардинга, Рейджен защищал хуже, если сливался с другими личностями. А так как они находились в клинике тюремного типа, Рейджен должен был быть отдельно от других, чтобы контролировать пятно.

Писатель начал подозревать, что перед этой встречей сотрудники специально дали Билли повышенную дозу лекарств, чтобы он не смог рассказать об условиях его содержания и лечения.

Однако команда терапевтов Афинского центра психического здоровья не знала, что Миллиган часто начинал беседу под влиянием одной из своих личностей, а потом, беседуя с Писателем, переходил под влияние личности Учителя. Так как личности, говорившие «я не знаю, кто я», раньше были подвластны Учителю, Писатель предположил, что все Обитатели в курсе их договора о книге.

— Мне кажется, что Рейджен хочет узнать, сдержал ли я обещание не раскрывать другие преступления, в которых его могут обвинить, — предположил Писатель, — если он присоединится к слиянию и появится Учитель, дай мне знать.

Миллиган кивнул и начал читать рукопись.

Через несколько минут Писатель вышел в туалет.

Когда он вернулся, Миллиган поднял глаза, улыбнулся и показал на начало страницы 27, где было написано «Учитель».

Смена личностей произошла буквально на глазах.

Писатель и Учитель поприветствовали друг друга. Они не виделись с тех пор, когда Учитель появился в суде и доктор Милки быстро проверил его, во время первого заседания в присутствии судьи Кинуорти.

Учитель, как всегда щепетильный, предложил внести в рукопись несколько исправлений.

— Ты написал здесь: «Аллен вернулся в комнату, где Марлен курила сигарету». Но она не курит.

— Поставь крестик на полях. Я исправлю это.

Несколько минут спустя Учитель покачал головой.

— Ты пишешь: «Он ограбил гомосексуалистов на станции техобслуживания и использовал для этого автомобиль своей матери». Нужно уточнить: хотя «Гран При» был назван в честь моей матери, официальным владельцем машины был я. Можешь заменить эту фразу на «…он использовал Гран При, названный в честь его матери…»?

— Сделай для меня пометку, — кивнул Писатель.

Затем Учитель исправил сцену накануне Рождества, когда Кэти и ее брат Джим, споря Кевином, рассказали об уликах, подтверждающих его участие в нападениях, за которые его позже отправили в тюрьму. Учитель предположил, что Писатель добавит: «Кроме того, ты оставил семью на долгое время».

— Видишь ли, Джим ушел из семьи, и Билли должен был защищать маму в это время. Ему казалось, что Джим не справился со своими обязанностями и сбежал. Ну а когда Джим вернулся, Кевин набросился на Джима с обвинениями. Понимаешь, он считал, что Джим бросил маленькую Кэти и маму. Он ушел из дома в семнадцать, чтобы поступить в университет и служить в военно-воздушных силах. Брат оставил меня, единственного мужчину в семье, заботиться о маме и младшей сестре, еще ребенке. Мне было только пятнадцать с половиной лет, но именно я, Я должен был защищать их, не смотря на то, что у меня был старший брат! Знаешь, я тоже думаю, что Джим бросил семью.

— То, что ты говоришь, очень важно, — сказал Писатель. — Ведь я могу описать эту сцену с точки зрения Джима. Я говорил с ним по телефону. Теперь у тебя есть возможность внести исправления. Но ты уверен, что произносил эти обвинения тогда, или только сейчас, оглядываясь назад…?

— Нет, я говорил это еще тогда. Я всегда сильно злился на Джима за то, что он бросил нас.

— Интересно, Кевин чувствовал то же самое?

— Ну конечно. Кевин знал, что Джим нас бросил. Джим ведь никогда не отличался чувством ответственности, но он всегда боялся за маму и Кэти. Он делал все, что мог, чтобы с ними ничего не случилось.

Учитель продолжил читать, затем снова покачал головой.

— Ты заставляешь эту личность говорить: «Мда, ты хороший организатор». Он не сказал бы так. Скорее, это было бы что-то вроде: «Мда, ну ты и ловкач». Надо хорошо постараться, чтобы эти двое выглядели, как вульгарные тупые бандюги. Ведь такие они и есть, парни с очень грязными повадками. Много мата. Поверь, они не стесняются в выражениях.

— Сделай пометку на полях, — вновь сказал Писатель.

Учитель записал: больше грубых слов.