Лаврентий Берия - Человек из стали. Иосиф Джугашвили

Вэтот день тостов за столом было произнесено гораздо меньше. Мы мало пили, больше беседовали на различные темы.

В то же время каждому гостю поочерёдно была предоставлена возможность побыть в роли тамады. Петре Капанадзе воспользовался этим, чтобы поднять бокал за память о матери Сталина.

Я подумал, что поэзия Важа Пшавела как нельзя лучше подойдёт к этому случаю и начал сперва тихо, а потом всё громче и громче декламировать его стихи. [94]Громкие аплодисменты стали для меня, артиста, лучшей наградой. Окрылённый успехом, я решил прочитать стихотворение Георгия Леонидзе «Воспоминания делегата восьмого чрезвычайного съезда». [95]И опять был награждён самым приятным для артиста – аплодисментами. Подошедшему ко мне Сталину я, волнуясь, напомнил, что Леонидзе, кроме прочего, является автором истинно высокохудожественной поэмы о детстве и юности Иосифа Виссарионовича. В ответ Сталин стеснительно улыбнулся и заметил, что ему всё-таки непонятно такое назойливое внимание к его персоне.

Зазвучали голоса: «Это не Ваша вина, товарищ Сталин, что Вы являетесь источником вдохновения для творческой интеллигенции. Леонидзе Вас искренне любит, восторгается Вашей личностью. Понятно, что как грузин он рад, что Вы наш соотечественник».

– Ладно, ясно. Не хочу, чтобы вы подумали, что я засомневался в искренности поэта, – отвечал нам Сталин. – Многие его стихи написаны мастерски и я не против отображения деятельности революционеров в произведениях поэзии, прозы, драматургии. Но я против псалмов и од, против хвалебных песнопений, где только курят фимиам отдельным личностям…Не следует воспринимать мои слова как упрёк в адрес Георгия Леонидзе. Я знаю, что в его произведениях, кроме восторженных слов обо мне, есть прекрасные строки, наполненные любовью к родине, советским патриотизмом, уважением к народу. Но в поэзии, даже романтической, важной вещью является трезвый разум. Надо уметь вовремя притормозить. Разве мало у нас стихотворений, в которых одни восторги и пустословие, а порой явный подхалимаж.

Сталин говорил, словно вслух размышлял: – Много сделано в искусстве для подачи образа Ленина и его революционной деятельности с правильных позиций – с позиций соцреализма. Взять хотя бы пьесы «Человек с ружьём» и «Кремлёвские куранты» Погодина, «Правду» Корнейчука, «Из искры» Дадиани. [96]А сколько хороших, высокохудожественных кинокартин создали Довженко, Эрмлер, Чиаурели… [97]Скажу несколько слов о роли, которую играет семья в воспитании будущих вождей, чему некоторые уделяют повышенное внимание, но о чём неверно рассуждают. И скажу прямо: наивно и глупо считать, что основное становление личности происходит в семье. Вождя, лидера воспитывают класс, партия, а не семья. С другой стороны, если в художественном произведении борьбу революционеров, целой партии показывать лишь на фоне подполья, то это будет неэффективным, малоинтересным для читателей и зрителей, как с точки зрения идейности, так и зрелищности. В этом плане образцом считаю уровень произведений «Мать» и «Враги» Максима Горького.

…Петре Шария задал вопрос, не должны ли грузинские учёные выступить против ошибочных воззрений академика Орбели, изложенных в цикле лекций «Урарту»? [98]

Сталин утвердительно кивнул:

– Разумеется, должны. Обсуждение мнений, высказывание противоположных мнений – обязанность учёных. Дайте Михако Церетели почитать и отрецензировать эти лекции. Если Орбели в чём-то ошибается, ему сразу станет ясно, в чём именно. [99]

Петре Шария, да и все другие были поражены, не поверили своим ушам и переспросили:

– Кому? Кому дать почитать, товарищ Сталин?

– Михако Церетели. Или вы не слыхали о таком?

– Слыхали, потому и удивились. Ведь он фашист, а Вы советуете узнать о его мнении…

Сталин махнул рукой:

– Да не боимся мы его фашизма. Не будь он фашистом, кто бы его допустил к университетским архивам Германии, кто бы ему открыл двери в сферу знаний – сферу, которую немецкие учёные создавали веками?

Ответ Сталина, проявленная им терпимость к политическому противнику, удивили меня. Я подумал:

Первое. Этот человек истину ставит выше догм. Не боится смотреть правде в глаза, заглядывать в самую её глубину. Второе. Наблюдаешь за ним, за ходом его мыслей и видишь, что у этого человека нет личной жизни, хотя он не отшельник. У нашего гостеприимного хозяина своя выстраданная философия, своё многогранное понятие о жизни.

…Уже второй день я рядом со Сталиным. Значение его личности вырастает на моих глазах без всякого принуждения, в условиях естественных, неподготовленных ситуаций. Ежечасно убеждаюсь в необыкновенной духовной силе этого человека. В чём-то он беспощаден, но в целом справедлив, и всё исходящее от него есть результат идейной убеждённости. О чём бы мы ни заводили разговор, он во всём детально разбирался, глубоко анализировал, давал убедительные ответы. С ним было трудно полемизировать. Не потому, что боишься – просто его логика и прямота пленяют, и ты понимаешь, что лучше внимательно выслушать, попытаться проникнуть в смысл его суждений, чем поверхностно возражать.

Непринуждённая беседа, видимо, придала смелости Спартаку Багашвили, который вдруг вызвался прочитать отрывки из «Отелло». Мы приготовились слушать. Спартак начал своим удивительным голосом:

От спокойной величавости он постепенно переходил к накалу страстей и довёл своё выступление до высочайшего драматизма:

Моим эмоциям было тесно. Я оказался свидетелем не просто чтения. Это был моноспектакль, насыщенный искренностью и самоотдачей. Без всякой задней мысли я невольно воскликнул: «Как жаль, что ты не в нашем театре! Как жаль, что я раньше не встретил тебя, Спартак!»

Сталин по-своему воспринял мои слова и обратился к Багашвили:

– Может, ты хочешь, а тебя в драмтеатр не берут? Может, тебе кто-то мешает?

– Нет, нет, батоно, я сам не думал о театре. Да и в кино попал случайно.

– Зря не думал. Ты мне напомнил знаменитого трагика Месхишвили, – заключил Сталин и посмотрел в мою сторону. [101]

Действительно, размышлял я, повстречался бы мне Спартак намного раньше, обязательно пригласил бы его в мою студию, в театр Руставели. Может быть, работай он в моём театре, не стояло бы на его творческом пути столько препонов. Хотя, не только в кинематографе, но и в театрах хватает интриганов. Обострённая нервная система Спартака могла бы не устоять.