Лаврентий Берия - Человек из стали. Иосиф Джугашвили

Пета Капанадзе, Михеил Титвинидзе, Сосо Церадзе и я последовали за хозяином на второй этаж. Я разместился вместе с Капанадзе. На прикроватной тумбочке – бутылки с минеральными водами «Боржоми» и «Авадхара». [103]Рядом со спальней была ванная комната.

Расскажу о незначительном, но, на мой взгляд, примечательном факте, связанным с одним моим поступком. Идя к месту нашего ночлега, мы прошли мимо комнаты, которая, судя по убранству – письменному столу и другим предметам – была кабинетом. Глубокой ночью, когда я вышел из ванной, то заметил, что дверь в кабинет приоткрыта. Я заглянул внутрь. Кабинет пустовал. На письменном столе лежала раскрытая книга, лупа с длинной ручкой и остро заточенный карандаш. Преодолев робость, я подошёл к столу и взглянул на обложку книги. Это был роман Льва Толстого «Воскресение». В память врезалась страница, на которой была открыта книга – 281-я. Я даже пробежал несколько строк.

Вернулся к себе, лёг в постель. О сне не могло быть и речи. Мобилизовал разум и волю, чтобы занести в свою память всё увиденное и услышанное за день, особенности поведения Сталина, его походку, манеру держать чибухи , оттенки речи и мимику. [104]

С той памятной встречи минуло много лет. Как я уже говорил, моё мировоззрение претерпело определённые перемены. Однако по сей день я храню очарование, оставленное во мне этим человеком. С уверенностью могу сказать, что личности, подобной этой, я не встретил в течение всей последующей жизни, несмотря на то, что был знаком со многими выдающимися людьми. Моё мнение неизменно: этот человек в своём обычном, каждодневном поведении всё равно оставался государственным деятелем. Ярче всего это ощущалось в его рассуждениях. Причём, это не мешало ему проявлять человеческую непосредственность, а временами – излучать необыкновенное человеческое тепло. У меня создалось впечатление, что этому, как многие считали и считают, «отшельнику» доставляло удовольствие проявлять заботу о других.

…Не знаю, сколько времени я провёл в раздумьях, как вдруг отворилась дверь. На пороге стоял Сталин в пижаме и тапочках. Поначалу я затаил дыхание и притворился спящим. Сталин тем временем подошёл к кровати друга детства, поправил сползшее одеяло, наполовину прикрыл открытое окно. Тут я не выдержал и, приподнявшись, присел на кровати.

– Что, гуриец, не спится? – шёпотом и улыбаясь спросил Сталин.

– Как тут уснуть – думы одолевают.

– Думай, думай, – всё так же улыбаясь, промолвил он. – Если я всё время думаю о вас, то и вам не повредит подумать о других. Ну, а теперь давай спать. Поспи хоть немного, а то завтра будешь квёлым.

Пожурив меня, как ребёнка, он вышел из комнаты. Я пребывал в ошеломлённом состоянии. Руководитель необъятной державы, обременённый чудовищным грузом обязанностей, находит время, чтобы поинтересоваться, как спится его гостям…

Утром я сказал проснувшемуся Капанадзе:

– Дядя Пета, кажется, настала пора откланяться. Неудобно отнимать так много времени у нашего хлебосольного хозяина.

– Да, пора и честь знать, – поспешно согласился Капанадзе. – Мне уже самому неловко, хотя я не знаю, когда ещё увижу его.

Время близилось к десяти утра. По дороге в ванную я снова заглянул в тот самый кабинет. Книга была раскрыта на 400-й странице! Я же не листал её. Значит… Нет, такое в голове не укладывалось. Когда же и сколько спит он? Или бодрствовал всю ночь и только сейчас отсыпается?

Умывшись, вышел на балкон. Вижу – Сталин хлопочет внизу, готовит стол к завтраку. Я закурил и спустился, присоединившись к остальным гостям.

Перед домом на небольшом земельном участке был разбит опытный цитрусовый сад. Сталин увлечённо и, как всегда, со знанием дела рассказывал нам о происхождении каждого деревца. При этом умелыми движениями руки отрывал засохшие листья, лишние побеги, мотыгой подсыпал землю, смешанную с удобрениями.

Мои папиросы кончились, в поисках курева я вернулся в спальню. Она уже была прибрана. Только сейчас я заметил, что спал, оказывается, в кресле-кровати, которое теперь было сложено. А на столике предусмотрительно лежала пачка «Герцеговины Флор» , коробка спичек и пепельница. [105]Взяв папиросы, снова вышел на балкон. Сталин по-прежнему возился в саду. В голове у меня роились уже другие вопросы:

Каким он был в детстве, в Гори, в кругу своих сверстников? Сейчас в кругу тех же друзей находился степенный, поседевший государственный муж. А каким он был тогда? Его приветливость, отзывчивость и живость не переставали удивлять. Как сумел он сохранить молодецкую удаль после стольких болезней, тюрем, ссылок, войн и других напастей?

Всех пригласили к столу. Сталин весело объявил мне:

– Сегодня я немного побуду гурийцем – выпью вашу любимую « Одесу ». [106]

– А я, Иосиф Виссарионович, что-то не в форме.

– С утра воды попил?

– Да, «Боржоми» выпил.

– Лучше натощак рюмку коньяка или вина… Говорят, все домой засобирались. Хочу тебе на прощание несколько слов сказать. Поэтому прими одну рюмочку.

Пить не хотелось, но отказаться я не мог.

– Наслышан о твоём спокойствии и самообладании, – начал Сталин. – Но знай, что излишнее терпение иногда вредит делу.

– Видите ли, когда на твои плечи ложится тяжесть руководителя таким театром, такой труппой, невольно привыкаешь терпеть. Я же сейчас не только артист, но и…

– Знаю. Иметь творческий талант – это одно, а уметь руководить коллективом – это совсем другое. Тебя не только руководящие товарищи, но и мои друзья хвалят. Отмечают твою даровитость, смекалку.

Сталин задал совершенно неожиданный вопрос: «Не трудно ли работать в Тбилиси?»

Я отвечал откровенно, хотя и слегка патетически: «Я счастлив, что работаю в Тбилиси». При этом не лукавил. Ведь работа в столице Грузии дала мне возможность вместе с театром Руставели выйти на всесоюзную арену искусств, встретиться со Сталиным, удостоиться беседы с ним. Однако о трудностях, о сложностях взаимоотношений с некоторыми мэтрами сцены я умолчал. По этой очевидной причине, мой ответ прозвучал не совсем убедительно, за что я был незамедлительно «разоблачён».

– Ты же не красное яйцо, чтобы не испытывать трудностей работы в Тбилиси. Ты, я вижу, тёртый калач, да не всё коту масленица… Если будешь неосторожен, можешь не заметить подкравшейся беды – подножки от тех, о ком ты заботился. Можешь оказаться отвергнутым без повода, без вины. А ты, не задумываясь, твердишь о счастье работать в столичном театре.

Сталин был серьёзен.

– Выслушай одну историю из моей жизни. Я тоже имел счастье работать в Тбилиси. В жарких дискуссиях много раз выводил меньшевиков на чистую воду, клал их на обе лопатки. Но, представь, меня не захотели слушать, и кто? Местные рабочие! Тогда меня перебросили вести работу в Баку. Хотя, казалось бы, что мне делать в Баку?