Лаврентий Берия - Человек из стали. Иосиф Джугашвили

Кого можешь выделить из сталинского окружения? Охарактеризуй некоторых.

Я был близок с Кагановичем. Он часто посещал Грузию. Он тогда уже не играл важной роли, но был вхож к Сталину, ему доверяли большие народнохозяйственные проекты. Дружить с Кагановичем было легко, хотя с подчинёнными тот бывал строг и груб. К Сталину он относился как к божеству. Рассказывал, что, направляясь к нему для доклада, мог несколько раз вернуться в свой кабинет, чтобы попытаться вспомнить, не забыл ли о какой-то мелочи.

– Ведь Сталин мог спросить о чём угодно, – делился Каганович, – и следовало отвечать конкретно, со знанием дела. Он терпеть не мог поверхностного ответа. Поэтому я ещё и ещё раз возвращался к себе, дополнял свой доклад всевозможными деталями.

Таким запомнился Каганович.

Молотов был очень серьёзным, шуток от него не слышал. Отличался эрудицией.

Жданов был образованной личностью. Его отец служил инспектором народных училищ (в царское время. – В.Г.) и мог позаботиться об учёбе сына. Жданов прекрасно играл на рояле. Не прочь был выпить хорошего вина.

Однажды Сталин удивил меня вопросом: что это вы производите водянистые белые вина, а где кахетинские тёмно-жёлто-соломенного цвета? [164]

Жданов подал голос: «Да, да, где эти тёмно-жёлтые вина? Я служил юнкером в Тифлисе, и мы пили такие вина». Я стал объяснять, что наши лучшие белые вина – европейского типа, делаются по современной технологии, а те, что назвали, – белые вина крестьянского, домашнего производства. Поэтому эти, последние, я, мол, не осмелился подавать к столу.

Вернувшись в Тбилиси, я поручил изготовить несколько декалитров кахетинского вина, которое товарищи назвали тёмно-жёлтым, и отослал их в Москву.

Во время очередной командировки в столицу снова попал к Сталину. Вижу – подают прежние белые вина. Я к Микояну с упрёком: дескать, подняли шум, требуя домашнего вина, ну и где же оно? Микоян успокоил: присланное мною домашнее кахетинское было распробовано, но больше его не захотели пить, не понравилось, поняли, что оно грубоватое.

Когда произошла твоя первая встреча с Берия?

Первый личный контакт состоялся, когда меня перевели в ЦК КП Грузии. Берия приветствовал меня рукопожатием, предложил сесть. Сообщил о решении назначить меня либо заведующим отделом ЦК, либо редактором органа ЦК – газеты «Комунисти». (У ЦК КП Грузии было два главных газетных органа: «Комунисти», выходивший на грузинском языке и «Заря Востока» – на русском языке. – В.Г.)

Как Берия владел грузинским языком, насколько знал культуру народа?

Начну с того, что Берия ни в коем случае нельзя считать бесталанным человеком. Он легко запоминал один раз услышанное. Его прекрасные организаторские качества всем известны. Словом, был умелым руководителем.

Но, если говорить о культуре, то начитанным не был. Грузинским владел слабо. Допускал ошибки в русской устной речи, но особенно много – в письменной. В написанных им бумагах отсутствовал мягкий знак. Распоряжения пестрели глаголами в повелительном наклонении: «обеспечит», «представит», «проверит»…

Наверное, об этом ему боялись сказать?

Может, и так. С другой стороны, он очень любил грузинскую музыку. Многое сделал для развития у нас музыкальной культуры. Дома он часто слушал пластинки с записями грузинских опер.

Берия родился в Мерхеули, потом долго жил в Баку. Не потому ли его грузинский оставлял желать лучшего? [165]

Да, говорить по-грузински ему не очень удавалось. Предпочитал изъясняться по-русски. Да и дома у него говорили на русском или на мегрельском. Жену Нину звал Нинкой. После окончания начальной школы в Сухуми отправился в Баку, учился в архитектурном техникуме. [166]Высшего образования у него не было. Между прочим, в архитектуре и живописи отлично разбирался. Помню, как я был удивлён, сопровождая Берия по выставке тбилисских художников, его тонкой оценкой представленных полотен.

А сам он рисовал?

Рисовал.

А как он знал грузинскую литературу?

Однажды я завёл разговор об Илье Чавчавадзе. Его стихи Берия тут же стал декламировать. Похоже, что в то время он читал книги грузинских литераторов. Видимо, хотел восполнить пробел в своём образовании.

Некоторые утверждают, что Берия заботился о благополучии Грузии больше, нежели Сталин.

Это неверно. Естественно, пока Берия работал в Тбилиси, он должен был заботиться о республике. После перевода в Москву, никто его не уполномочивал быть нашим шефом. Сталин не держал при себе покровителей той или иной республики. По этой причине Берия избегал касаться наших проблем.

Помню, решался вопрос строительства у нас метро. Берия являлся заместителем Председателя Совета Министров СССР (то есть заместителем Сталина. – В.Г.), курировал соответствующее ведомство, и я вначале обратился к нему. Помимо прочего, мотивировал нашу просьбу тем, что по Баку аналогичный вопрос уже был решён положительно.

Реакция Берия была негативной. Он заявил, что Баку более крупный город, чем Тбилиси. Там важный центр нефтедобычи. К тому же, военная разруха в стране ещё не преодолена, сейчас не до метрополитенов…

Я отступил тогда. Но через год, встретившись со Сталиным, когда тот отдыхал в Боржоми, снова поднял этот вопрос. И получил долгожданное добро.

Проявлялась ли жестокость Берия в каждодневных ситуациях, в частности – в его лексике?

По отношению ко мне строгости не проявлялось. Но, бывало, он уничтожал человека словесно, как будто с землёй его сравнивал. На бюро, в том числе, вызывали людей, чей арест был предрешён. Если на бюро кого-то поносили, то его участь была печальна. (Столько противоречий в 2–3 фразах. Ведь получается, если работаешь добросовестно, то никакой строгости к себе не испытываешь. И возникает вопрос: кого и за что ругали на бюро? Неужели исключительно хороших, ни в чём не виноватых? Не церемониться с подлежащим снятию с должности, аресту бюрократом, жуликом, вредителем – это жестокость или просто возмущение, несдержанность? Вот они, плоды многолетней демонизации Берия. – В.Г.)

Было ли в нём нечто садистское, циничное?

Было. Однажды я сидел с ним и его супругой в ложе оперного театра. Он всегда внимательно рассматривал публику. Слышу, он говорит: «Нинка, глянь на того человека, разве не похож на Чхеидзе? Мы его расстреляли, а он оперу слушает».

Речь шла о расстрелянном директоре Тбилисского ипподрома Чхеидзе. Шутку о нём Берия произнёс со смехом. Разве это не цинизм? (Суть не в смехе, как таковом, а в личности репрессированного. Циничной шутка могла бы считаться, если касалась невинно пострадавшего. О садизме же здесь вообще говорить не приходится. – В.Г.)