Ярослав Иосселиани - В битвах под водой

— Нет, они вас обнаружили, но не считали достойным противником… пошутил Прокофьев, но, встретив осуждающий взгляд комдива, осекся.

— Шутки потом, — строго оказал Лев Петрович. — Значит, на вас не сбросили ни одной бомбы?

— Никак нет, нас не преследовали вообще.

— А где же вы получили повреждения, о которых докладывали в рапорте?

— Ах, да, — вспомнил Кесаев, — это еще раньше нас ловушки поймали, на переходе…

— Поймали и всыпали? — прыснул Прокофьев.

— Опять шутки! — одернул его Лев Петрович, но и сам не выдержал и рассмеялся. — Ему все же всыпали меньше, чем вам, вы, очевидно, помните…

— Зато мы одну ловушку сами послали к праотцам, а «М-117», я вижу, нет, под общий смех парировал нападки комдива Прокофьев.

— Расскажите о соприкосновении с ловушками, — Продолжая улыбаться, приказал Лев Петрович Кесаеву.

— Еще в пути, за восемь часов до занятия позиции, находясь в надводном положении, мы вдруг встретились с ловушками. Видимость была не более 10–12 кабельтовых, и мы просто наскочили на них. Расстояние до головной ловушки не превышало 8-10 кабельтовых. Сразу же сыграли срочное погружение, ушли за большую глубину и начали маневрирование с целью уклонения. Но лодка тоже оказалась замеченной, и преследование началось немедленно. На нас сбросили 56 глубинных бомб и причинили лодке повреждения. Мы уклонялись в течение четырех часов и, надо признаться, едва-едва оторвались от невероятно цепкого врага. У них, видно, гидроакустика работает хорошо…

— На разбор похода с офицерским составом приготовите подробную карту не только боевого соприкосновения с конвоем, но и с ловушками, — приказал комдив Кесаеву. — Эти суда-ловушки представляют известную опасность для нас, и ими нельзя пренебрегать. Каждому командиру корабля надо изучить все подробности их тактических приемов и все имеющиеся о них разведывательные данные. Установим такой порядок: перед выходом в море командир лодки сдает зачет… нет, специальный экзамен по судам-ловушкам врага.

— Опять экзамен! — вырвалось у кого-то из сидевших в задних рядах.

Хияйнен слышал эту реплику, но промолчал. Лев Петрович очень любил экзаменовать подчиненных, причем самым строгим образом. Многие офицеры не сразу осознавали необходимость постоянного штудирования уже изрядно приевшихся предметов и тяготились строгостью начальника, но, побывав в море, в боевых переделках, те же подводники не раз с. благодарностью вспоминали «дотошного батю» Льва Петровича, который заставлял их по-настоящему овладевать своей специальностью, без чего победа над врагом была немыслима.

— Как действовал экипаж в бою? — спросил комдив.

— Все подводники в бою вели себя отлично, — отвечал Кесаев, — по действиям подчиненных у меня замечаний нет.

— Мне кажется, вы недостаточно самокритичны, — заметил комдив. — Почему сигнальщики поздно обнаружили конвой и суда-ловушки? Оба раза, по-моему, они просто прозевали и поставили корабль в тяжелое положение, а вы говорите: замечаний нет.

— Товарищ капитан второго ранга, — упорствовал Кесаев, — видимость плохая была. За что же сигнальщиков винить? Я ведь сам с мостика не, сходил, все время смотрел за горизонтом и не смог своевременно обнаружить. Противник совсем нас не заметил, хотя мы…

— Ну во-от, нашел с кем равняться, — расхохотавшись, зашумели сразу все.

— Нет, нет, нет! — спохватился Кесаев. — Я же не равняться…

— Вот что, — заметил строго комдив, — вы проверьте еще раз вашу оценку работы сигнальщиков в походе. Имейте в виду, что, когда на кораблях будут прорабатывать материалы похода, ваших сигнальщиков будут критиковать нещадно, а заодно с ними и вас… за отсутствие требовательности.

— Есть! — коротко ответил Кесаев.

— В лучшую сторону есть отличившиеся? — спросил комдив.

— Есть. Я считаю, трюмных машинистов надо всех выделить, как лучших. Они рекордно быстро исправили основные повреждения механизмов и обеспечили боеспособность корабля.

— Подумайте о представлении их к правительственным наградам. Доложите свои соображения завтра. А сейчас идите мыться, есть и отдыхать. Мы пойдем досматривать концерт, — заключил Лев Петрович, глянув на ручные часы.

На палубе плавбазы было по-прежнему многолюдно. Матросы и старшины слушали подводников «М-117», рассказывавших подробности о последнем победном походе своего корабля.

— Ярослав Константинович! — услышал я знакомый голое, — Вы знаете, какое интересное письмо я получил только что? Просто диво.

— Нет, конечно, откуда же мне знать…

— Алексея Васильевича помните?

— Какого Алексея. Васильевича?

— Алексея Васильевича Рождественского, неужели не помните? Учителя, в Севастополе.

— Помню, как же не помнить! Он ведь тогда струсил и решил ехать умирать домой в деревню. Где же он? Жив, значит?

— Не только жив, но даже отличился в боях с фашистами! — Метелев говорил очень возбужденно. — В партизанах был, ранили, сейчас находится на излечении в каком-то госпитале, награжден орденом Отечественной войны. Молодец, верно?

— Даже не верится. Вот уж не ожидал я от него такой прыти.

— Мне кажется, он тогда не вполне понимал обстановку. Он еще не сознавал, что началась не простая война между государствами, а смертельная схватка за сохранение самого дорогого — нашего социалистического государства. А когда позже он понял, наконец, что вопрос стоит так: быть или не быть социализму, придут темные силы фашизма в нашу страну или они будут уничтожены, Рождественский, как настоящий патриот своей Родины, поборол в себе чувство страха и неуверенности и надежно занял свое место в строю бойцов — народных мстителей…

— Вы, конечно, правы, дядя Ефим, — согласился я.

— В этом сила нашего государства, проявление любви нашего народа к социалистическому Отечеству. Отсюда и массовый героизм на фронте, и презрение к смерти, и самоотверженный труд в тылу, и железная воля к победе, и жгучая ненависть к врагу, и другие качества наших людей…

— Вы на концерт не идете? — прервал я разговор.

— Иду, пойдем, по дороге поговорим. И мы пошли в сторону клуба, куда направлялись и другие подводники, приходившие встречать «М-117».

— О чем еще пишет Рождественский? — спросил я, когда мы сошли с трапа и направились в сторону береговой базы. — Как он узнал ваш адрес?

— Он просто адресовал: «Командующему Черноморским флотом — для Ефима Ефимовича Метелева», и я, представьте себе, получил письмо. Написано оно в патриотическом духе, и в нем много интересных мыслей. А в конце письма он просит, чтобы я сообщил ему свой адрес. Хочет выслать мне деньги, которые он взял у меня в Севастополе.

— Война войной, а долг помнит.

— Чудак он, конечно. Зачем мне эти деньги? Хорошо, что написал, я очень доволен, но о деньгах он зря…