Лидия Герман - Немка

Обе девочки, Роза и Вера, были хороши собой и считались в Кучуке лучшими во всех отношениях. Но Вера тогда выглядела намного моложе Розы и нас всех, хотя мы были всего на год старше.

У Розы были красивые каштановые волосы до плеч и большие голубые глаза, обрамлённые длинными ресницами. Красивый овал лица и ровные сверкающие белизной зубы придавали её внешности особую привлекательность. К тому же, она была прекрасно сложена, высоко держала голову на своей действительно длинной и красивой шее. Своей лёгкой плавной походкой она отличалась от всех нас. Роза всегда внимательно слушала собеседника, не перебивая и не говоря лишних слов. Если же она чувствовала себя кем-то обиженной, если была задета её честь, то Роза сама себе была лучшей защитницей, она не давала себя в обиду. Я восхищалась Розой за это. Сама же я была совершенно лишена этой способности — постоять за себя.

Роза появилась на свет, когда её матери было 53 года. Отец её умер, когда ей не было и пяти лет. Жили они в Кучуке, а после смерти отца уехали на Украину к родственникам. В первые дни войны они приехали в Кучук, где жил брат Розы Григорий Шевченко с женой Антониной и дочерью Верой. Брат ушел на фронт, и вот они жили вчетвером одной семьей. Их деревянный дом с деревянной крышей и деревянным полом был самый красивым домом на участке колхоза им. Свердлова. В их дворе стояли пять крепких ветвистых тополя. На другой стороне двора начинался огород, простиравшийся по отлогому склону вниз, почти до самой речки. Узкая тропинка вела вдоль огорода до самой реки. Много прекрасных дней, даже ночей, я проводила с девочками (больше с Розой вдвоем) в этом дворе, в этом доме. И вспоминала при этом Мариенталь.

Первую книгу из художественной литературы я получила от Розы. Это была первая книга, которую я читала на русском языке — «Дикая собака Динго».

Антонина Фёдоровна, мать Веры, была учительницей начальных классов. Она получала продовольственный паёк и, тем не менее, их семья тоже едва сводила концы с концами.

К празднику Нового 1943 года в нашем колхозе раздавали понемногу зерна, хотя и не совсем очищенного, и жмых, причем подсолнечный, который для нас в те годы был особым лакомством. Моя мать боялась, что ей и мне ничего не дадут, так как отца нашего признали врагом народа. Бабушка Лисбет никак не могла с этим согласиться и убедила меня пойти с ней в правление колхоза. По пути мы встретили мою сестру Марию. С трудом переставляя ноги, она тянула за собой санки с небольшим узлом. Смотрела она только на дорогу перед собой, а на лице светилась радостная улыбка. Нас она заметила, когда мы уже вплотную подошли к ней. Сияя улыбкой, показала она на узел и пояснила, что всё это дали ей и её детям.

Не совсем уверенно мы встали в очередь и, к нашей радости, получили столько же, сколько и остальные, во всяком случае, таково было впечатление. На нашей, отцом изготовленной, рушалке — ручной мельнице — мы перетёрли (перемололи) зерно. В первый же день наши бабушки испекли хотя и хрустящие, но очень вкусные лепешки. А жмыха мы могли наесться досыта. Близнецы подолгу жевали, высасывали масло, а выжимки выплёвывали. Я же проглатывала всё.

Уже в начале января закончился наш домашний запас картофеля. Часть картошки была закопана во дворе, но нам от этого не было пользы. Как всегда в Сибири, стояли в январе трескучие морозы и вряд ли бы нам удалось расколоть замерзшую землю. Корова тоже перестала доиться. Слава Богу, наши женщины успели заморозить несколько мисок молока и заготовить немного масла. Но без картошки дело не шло. Того зерна и жмыха надолго не хватило. Мария и тётя Анна предлагали немного картошки взаймы. Нет, не хотели мы этого. Дотянули до конца января и взялись откапывать картофель. Ольга Цапко принесла нам свой лом, сама сделала несколько ударов, показывая, как им пользоваться. Теперь Мария взяла лом, а я топор. Вместе мы со всей силы колотили по ледяной земле, только осколки разлетались вокруг. Мария заметила, что чистый лёд было бы гораздо легче разбивать, чем эту землю. Мама, Лисбет и близнецы стояли в стороне и смотрели. Очень уж медленно мы продвигались вперед. Когда мы с Марией сильно устали, сменили нас на короткое время Лисбет и мать. Лом был очень тяжелый, и Лисбет не смогла его поднять, а мама поднимала его невысоко и упускала из рук… Очень долго, как нам казалось, мы разбивали землю и все-таки докопались до соломы, которую мы без труда удалили.

Следующий слой земли был только сверху замёрзшим, дальше мы копали лопатами. Девочки и Лисбет были уже давно дома, когда мы удалили последний слой соломы и увидели картошку, от которой шел легкий пар. Она хорошо сохранилась и выглядела как сразу после урожая.

Моя мать уже подготовила мешки, она знала, сколько ведер картофеля закопано и сколько надо оставить на посадку. Быстро я наполняла ведро и подавала его наверх матери. Когда мы, наконец, справились с этим, было уже почти темно и мороз крепчал. Мария принесла охапку свежей соломы из пригона и бросила на оставшуюся в яме картошку, затем старую замерзшую солому, потом землю, еще раз солому и напоследок замерзшие комки и осколки. Уже вечером мы составили калькуляцию, на какое время нам хватит картошки. Если готовили кушанье из картофеля, то очистки делались потолще, чем обычно, мы их чисто мыли, отваривали и пропускали через мясорубку. Это смешивалось с мукой, и пеклись лепешки. Наши жевательные навыки пришлось изменить, чтобы не хрустело на зубах.

Зима сменилась весной, земля растаяла, и подошло время готовиться к посадке картофеля. К нашему большому несчастью, картошка в яме замерзла. Когда я в тот день пришла из школы, мама стояла возле ямы и горько плакала. Большую часть картофеля можно было просто раздавить, меньшая часть была сверху приморожена, её можно было частично применить в пищу. Для посадки же ни одной картофелины не осталось.

Теперь моя мать и Лисбет тщательно перебирали все наши вещи, чтобы найти что-то для обмена. На этот раз этим чем-то оказались привезенные из Мариенталя четыре тюлевые гардины в форме буквы М, к ним еще прилагались маленькие занавески с мережками и кружевами, которые моя мать много лет назад сама смастерила и которыми наши родственники и знакомые всегда любовались. Они днем раздвигались, а вечером задвигались, закрывая нижнюю часть окна. Молнией промелькнули у меня в голове картины из нашего Мариенталя. Теперь же они белоснежные, накрахмаленные, выглаженные и в линейку сложенные лежали у матери на коленях. К ним добавили еще по два пододеяльника и наволочки с мережками и прошвой. Они надевались только к праздникам Рождества и Пасхи.

Весь вечер я пересказывала по-русски печальную историю с нашей картошкой, чтобы моя мама и Лисбет смогли объяснить её по-русски, но они запомнили только несколько отдельных слов. Пока я была в школе, пошли мама, Лисбет и девочки с двухколёсной тачкой по участкам колхозов им. Ворошилова и Карла Маркса менять взятые с собой вещи. Когда они вернулись, тележка была полна, в основном, картошкой. В полном замешательстве от радости они, перебивая друг друга, поведали о своей коммерческой удаче. Некоторые люди, правда, уходили сразу, только услышав немецкую речь. Другие же с благодарностью выменяли постельное белье. Многие восхищались близнецами за то, что они такие хорошенькие, за то, что их невозможно отличить друг от друга. Им хотелось поговорить с ними и узнать, кто же их родители и с кем они живут и в каком доме. И люди приносили картошку или другие продукты просто из сострадания. Объяснялись в основном жестами и отдельными словами. Таким образов, вышли и на меня, дескать, видели Лиду-немку в школе на концерте.