Лидия Герман - Немка

Приближались весенние каникулы. Световой день все увеличивался, и ярко палящие лучи солнца привели к повышению температуры воздуха, в результате чего снежные заносы потеряли свою зимнюю мощь и начали таять.

Пока снег не превратился в лужи, пока ночью еще держались слабые морозы, мы ходили в школу в валенках, которые насквозь промокали, когда мы возвращались домой, и которые потом на ночь ставились в называемую по-украински прыпичку, где они и высыхали полностью к следующему утру. Некоторые из девочек имели кожаные сапоги, которые они могли надевать вместо валенок. У меня таких не было, а мои кожаные полуботинки за зиму, к сожалению, не увеличились в соответствии с моими ногами и стали малы для того, чтобы можно было надеть их на толстые вязаные шерстяные чулки. Когда таяние снега вошло в полную силу, я перед самыми каникулами пропустила два дня школьных занятий.

В первый день каникул ранним утром приехали за нами на санях в двойной упряжке. По утреннему морозцу мы с трудом, но проехали по застывшим лужам широкого Ленинского проспекта села Родино, а в поле еще довольно плотно лежал снег и дорога была вполне проезжей.

Дома меня встретили с большой радостью. И не столько мой приезд был причиной тому и привел глаза и лица моих родных к возбужденно-счастливому сиянию, а то событие, что наша корова отелилась.

Женщины озабоченно планировали, как можно рациональнее, целесообразнее распределить расход молока, какую часть его можно променять на недостающие у нас продукты питания (овощи, например), а также на одежду.

Моей старшей сестре Марии с четырьмя детьми жилось гораздо хуже. Наша мать, как могла, поддерживала её, смотрела за детьми, пока Мария работала в швейной мастерской у Эллы. Однажды я посетила мастерскую и наблюдала, как Мария в это время распарывала старую грязную зимнюю куртку или полупальто. Совсем близко к своим очень слабо видящим глазам она держала эту вещь и старалась обломком от опасной бритвы попасть точно в шов, чтобы не повредить ткань. Густая пыль исходила от каждого стежка шва. Жаль мне было Марию, и хотелось реветь.

Крайне бедственно выглядела её домашняя обстановка. Всё возможное она уже обменяла на продукты питания. Старшая её дочь, которую теперь называли Маруся и которой было 12 лет, работала на ферме летом и иногда помогала там зимой…

После каникул нас со своим провиантом на оставшуюся последнюю четверть уже посуху отвезли на телеге в Родино.

30 апреля состоялся школьный вечер, посвященный международному дню трудящихся 1 Мая. Состоялось большое театральное представление, в котором главную роль превосходно играл Павел Братчун.

Роза и наш учитель математики пели дуэтом украинские песни — с большим успехом.

На танцевальных вечерах мы с Розой много танцевали не только друг с другом, но и с мальчишками из нашего класса. На последнем вечере этого учебного года вдруг передо мной оказался Павел Братчун. «Можно пригласить на вальс?» — спросил он, улыбаясь. Какое-то мгновение я молча смотрела на него, потом, тоже улыбаясь, кивнула и подала ему руку. С этих пор я была убеждена, что Павел лучше всех других…

Но об этом не должен знать никто, даже Роза, не говоря уже о нем самом. Он — никогда. Потому что я немка.

9-го мая после школы, когда я только пообедала, донеслись вдруг с улицы какие-то крики. Дверь рывком отворилась, забежала моя тетушка Анна, плача и смеясь одновременно, обняла меня и сказала, что война кончилась, что мой папа и её сын Саша теперь вернутся и мы все поедем домой в Мариенталь.

Конечно, мы все и до этого знали, что война скоро кончится. И тем не менее, это известие было потрясающим. «Наконец-то!» — вскричала я, выбежала на улицу и примкнула к громко ликующей толпе. Все бежали в направлении к центру, в сторону нашей школы. Роза выбежала с криками из дома, мы обнялись, радостно крича «конец войне» и прыгали, как маленькие дети, или как ненормальные. Нюра тоже была с нами.

На центральной площади уже сооружалась трибуна, и кто-то из райкома Партии кричал: «Да здравствует победа, да здравствует непобедимая Красная Армия, да здравствует коммунистическая партия Советского Союза. Да здравствует товарищ Сталин!»

В толпе слышались сквозь слёзы отдельные выкрики: «Наконец-то кончилась эта проклятая война», «Наконец-то мир!». Все обнимались, смотрели друг на друга с ликующим восторгом, с надеждой на светлое будущее…

Нет, не все выражали радостный восторг. Некоторые женщины стояли недвижно, невидящими глазами смотрели перед собой, выражая полную безысходность охватившей их печали. Другие громко голосили, причитали по погибшим мужьям, сыновьям, братьям или отцам. И так же выражали безысходность своего печального положения.

Прошло некоторое время, и люди немного успокоились. Тогда начался митинг.

Мои мысли были с моими родителями, сестрами, родственниками. Наперед я радовалась возвращению моего отца…

Как и я, все надеялись, что мы вернёмся на родину, на Волгу.

Когда, каким образом и вернёмся ли — эти вопросы остались безответными.

Первое лето без войны. Ничего не изменилось, все осталось как в годы войны, и всё-таки, как-то иначе… Надежды, возлагавшиеся на окончание войны, не исполнились… Я не переставала ждать встречи со своим отцом, но… веры той уже не было.

После его ареста мы не получили никакого известия ни о нём, ни от него. Все мужчины немецкой национальности, призванные в январе 1942 г. в трудармию частично остались там, частично в заключении. Мой дядя Петер Герман и кузен Александр Роор были арестованы еще 25.09.43 (в трудармии) и отправлены из Свердловской области в Воркуту.

Когда вернутся оставшиеся в трудармии, никто не знал. Евгения, жена Петра Германа, была освобождена от службы в трудармии. Два года назад ей разрешили взять своих детей Гелика и Голду (Holda) к себе, где они жили в общем бараке. Девочку даже определили в детский сад, а с сыном тётя Женя делила свой паёк. Там же Гелик закончил первый класс. Теперь они все трое вернулись из трудармии.

Некоторые русские семьи уже после окончания войны получали потрясающие неописуемым трагизмом похоронные извещения. Маня и её семья напрасно ждали возвращения отца Василия Цапко — он значился в списках без вести пропавших, так же как его брат Алексей Цапко, отец Даши, Михаила и Александра.

Почти все ушедшие на фронт мужчины Степного Кучука погибли на войне. В наш колхоз Свердлова вернулись человек пять, среди которых отец Веры — Григорий Шевченко — и совсем молодой человек — Василий Стельмах. Он был военным фельдшером, заболел туберкулёзом легких и был демобилизован как неизлечимо больной. Остальных не берусь назвать, потому как не уверена в их именах.