Алексей Варламов - Шукшин

К сожалению, никто из участников той истории не пролил на нее свет, и остается только высказывать предположения, как и что произошло. Но понять это необходимо, поскольку факт перемены фамилии определил всю дальнейшую жизнь нашего героя. Неизвестно: оставь он себе фамилию Попов, стал бы он сразу столь известным на Руси, где замечательных Поповых много, а Шукшин — один?

Попробуем еще раз вернуться к очень непростой семейной ситуации Шукшиных в 1930-е годы. Никаких документов о смерти первого мужа у Марии Сергеевны не было. Рассказ о добром начальнике, давшем ей совет устраивать свою жизнь, если такой совет и последовал, никому не предъявишь и к делу не пришьешь. Таким образом, отказавшись от фамилии мужа и выйдя замуж за другого человека, Мария Сергеевна фактически от Макара Леонтьевича отреклась, и пройти бесследно это отречение не могло. Не так давно в газете «Алтайская правда» была опубликована статья научной сотрудницы музея В. М. Шукшина в Сростках Галины Андреевны Ульяновой «Редкого терпения люди», которая начиналась так:

А далее в статье следовало пояснение:

«Так напела эту грустную песню-крик души в 1995-м Маланья Ефремовна Дегтярева, жена несправедливо обвиненного и осужденного на каторгу. Ей тогда было девяносто три года, а без мужа она осталась в 1933-м, в тридцать лет, с тремя детьми на руках… После этой песни дочь Маланьи Ефремовны Анна тихонько добавила: “Они только двое в деревне фамилию-то сменили, когда мужиков загребли — мать да Мария Сергеевна…” Имела она в виду жену Макара Шукшина».

Вот так — всего две женщины в Сростках сменили фамилию, то есть развелись с арестованными мужьями. Даже если предположить, что дочь Маланьи Ефремовны ошиблась и таких женщин было больше, все равно поступок Марии Сергеевны был из ряда выходящим событием. И, может быть, поэтому Куксины вынуждены были одно время скрываться в соседнем селе, потом и вовсе попытались перебраться в город, фактически сбегая из Сросток, а курсы кройки и шитья были только предлогом.

Все это говорится отнюдь не в осуждение. Помимо того, судить здесь кого бы то ни было просто бессмысленно, вспомним, что Мария Сергеевна не любила мужа, жалела о том, что не успела с ним вовремя развестись, и можно предположить: когда шок, пережитый в связи с его арестом, прошел, это сожаление лишь усилилось. Но все же не могли простить ей «измены» ни мать, ни отец Макара Леонтьевича, и между двумя родами — шукшинским и поповским, которые и прежде-то не сильно дружили, — окончательно пролегла линия вражды. Они не общались, Мария Сергеевна не поощряла визиты сына в дом Шукшиных, так что со стороны Василия Макаровича выбор отцовской фамилии мог быть не просто жестом, но своего рода бунтом, сыновьим непокорством. Отсюда, кстати, и нелюбовь к отчиму, каким бы хорошим человеком тот ни был. Нельзя исключить того, что, будучи ребенком или подростком, Шукшин мог услышать нелицеприятные слова в адрес матери и ее второго мужа от своей шукшинской родни, от соседей, от кого угодно — деревня есть деревня, где никакой платок на чужой роток не накинешь. И позднее, не смея ни в чем обвинять мать, Шукшин не мог не размышлять над судьбой отца, а эти размышления не могли не отражаться в его прозе. Даром, что ли, в рассказе «В воскресенье мать старушка» главный герой, слепой певец Ганя, пел «про “сибулонцев” (заключенных сибирских лагерей) — как одному удалось сбежать; только он сбежать-то сбежал, а куда теперь — не знает, потому что жена его… сошлась без него с другим».

А еще в Сростках бытовала легенда, будто бы некая женщина-«сиблаговка», выпущенная на свободу, дошла до села, постучалась ночью к Шукшиным и сказала, что Макар жив и находится в лагере. Версия, что отец мог уцелеть, не был расстрелян, не погиб, очевидно, Шукшина всю жизнь мучила, как не давала покоя вообще вся эта история. Есть свидетельства о том, что, став знаменитым актером и кинорежиссером, он обращался в КГБ с просьбой показать ему следственное дело Макара Леонтьевича, но безуспешно. В книге воспоминаний Василия Белова «Тяжесть креста» встречается загадочное упоминание о некоем письме от отца, которое Василий Макарович якобы получил: «О расстреле отца он знал по рассказам матери. Таинственное, полученное однажды письмо, конечно, не оправдало его предположений о том, что оно прислано родным отцом. Этот случай он рассказывал мне несколько раз». Какое письмо, когда и при каких обстоятельствах полученное, — все это теперь так и останется, наверное, неизвестным, но предсмертное письмо от арестованного отца с наказом, как жить, получит герой шукшинского романа «Любавины» Петр Ивлев, и оно, это письмо, перевернет его жизнь.

Другая неясность: как все-таки смог Василий Попов получить паспорт? Учащимся техникума, тем, кто приехал из деревень, паспортов не давали. Этих мальчишек не для того учили, чтобы они потом разбежались по большой стране. Паспорт Василий Макарович получал в Сростках после отчисления из техникума. На вопрос автора этой книги о том, как Шукшину это удалось, был получен следующий ответ от сотрудницы музея в Сростках Лидии Ивановны Кулагиной: «Первый паспорт Шукшину Василию Макаровичу, по воспоминаниям жителей села, его сверстников, мать хлопотала в райкоме партии. Помог его получить секретарь райкома Доровских Федор Иванович, когда весной 1947 года Шукшин собирался уехать из Сросток (конец 1946 — начало 1947 г.). Паспорт был выдан на имя Шукшина Василия Макаровича».

Тут, конечно, возникают вопросы. Почему первый секретарь райкома партии взялся помогать обыкновенной жительнице села? Какими словами она его убеждала? Знал ли Доровских, чьим сыном был выгнанный из автомобильного техникума за хулиганство парень?

Или же Мария Сергеевна была не совсем обыкновенной?

Пожалуй, что да. Эта ставшая легендой женщина, в честь которой даже собираются воздвигнуть на Алтае памятник Матери, обладала помимо своих огромных душевных талантов, самоотверженности, трудолюбия, стойкости, решительности, помимо своего ведовства, дара пророческих сновидений еще и поразительным умением жить и договариваться с людьми. К этому надо прибавить и благоприятное стечение обстоятельств, связанное в том числе с домом, где она в середине 1930-х годов поселилась. Вспомним: вторую половину избы в годы войны занимал, по свидетельству Натальи Макаровны, секретарь райкома Володин. И после него там тоже жили люди, облеченные властью. Мария Сергеевна умела с ними ладить, умела понравиться, в их глазах она была вдова не расстрелянного за антисоветскую деятельность колхозника, но — солдата, погибшего на войне. Это была воистину героическая женщина, чья жизнь начиная с 1933 года, с ареста первого мужа — есть история о том, как поверженный русский человек поднимается с самого дна, тащит за собой своих детей и побеждает. И потому даже история с угарным газом, которым хотела отравиться вместе с детьми Мария Сергеевна, кажется при ее жизнелюбии и силе одновременно невозможной и весьма правдоподобной. Именно тогда, заглянув в зев смерти, она отшатнулась от нее и с того момента делала все, чтобы не просто выжить, а уйти от этой пропасти как можно дальше, спасая себя и детей, и одним из самых действенных средств ее личной материнской стратегии (без всяких кавычек стратегии) была опора на сильных мира сего, которым она умела внушить доверие.