Александр Куланов - Роман Ким

«Сейчас Америка ведет идеологическое наступление на весь мир, — вещал с трибуны Роман Николаевич, — “Тек” сейчас — одна из главных статей литературного экспорта Америки. “Тек” и кино — весьма эффективное средство завоевания рынков, их занимательность и доходчивость используются для духовного закабаления масс». «Тек» — это детективы в широком понимании этого слова. Духоподъемная патриотическая речь, разумеется, была обращена к «светлым чувствам» собравшихся, которым теперь предстояло дать «асимметричный ответ» американской идеологической экспансии, противопоставить пустенькому, хотя и щекочущему нервы — «духзахватывающему сюжету» высокодуховный советский детектив. В его центре должна будет располагаться, конечно, фигура не супермена с толстой «черчиллевской» сигарой в презрительно опущенном уголке рта, а затянутого в портупею советского героя на манер невозмутимого, проницательного и высококультурного «майора Пронина», тоже, к слову сказать, персонажа, родившегося еще до войны — в 1939 году (автор — Лев Овалов (Шаповалов) с 1941 по 1956 год сидел по той же 58-й — политической — статье, что и Ким) [408] В том же 1941 году Виктор Шкловский неосмотрительно похвалил Овалова в «Огоньке» (№ 18): «Советский детектив у нас долго не удавался потому, что люди, которые хотели его создать, шли по пути Конан Дойла. Они копировали занимательность сюжета. Между тем можно идти по линии Вольтера и еще больше — по линии Пушкина. Надо было внести в произведение моральный элемент… Л. Овалов напечатал повесть “Рассказы майора Пронина”. Ему удалось создать образ терпеливого, смелого, изобретательного майора государственной безопасности Ивана Николаевича Пронина… Жанр создается у нас на глазах… Книга призывает советских людей быть бдительными. Она учит хранить военную тайну, быть всегда начеку». .

Ситуация на международном книжном рынке в то время была очевидно выгодной для Советского Союза — победа над Германией сулила торжество идей коммунизма во всём мире уже в самом скором времени. И даже страхи, которые питали западные страны перед всемирной революцией, могли служить хорошим стимулом для интереса к советскому «теку», для увеличения продаж и, как следствие, такой же всемирной победы советской детективной идеи. «В японском журнале в прошлом году — в самом архиреакционном журнале, где печатаются исключительно американские писатели (детективные и другие) — был напечатан рассказ Ефремова, и это очень характерно. Китайские и японские рынки сейчас проявляют большой интерес к советской литературе… Интерес показывает, что от нас ждут продукцию приключенческого сектора советской литературы», — говорил Роман Ким, не уточняя, где он этот журнал читал и что это было за издание вообще. В завершение доклада он напомнил о подрастающем поколении: всё ради них, ради молодых — чтение должно быть увлекательным и несущим полезную нагрузку. Детектив как способ интеллектуальной гимнастики и как средство воспитания высокой коммунистической морали — вот что надо советской молодежи.

Ведущий заседание секретарь правления Союза писателей СССР Лев Матвеевич Субоцкий — в прошлом завотделом литературы и искусства главной советской газеты «Правда» и одновременно прокурор Главной военной прокуратуры, отправивший на расстрел десятки ни в чем не повинных людей, а потом сам севший на два года (всего!), доклад Кима одобрил. Если советский детектив ведет к «познанию жизни и воспитанию народа» — так тому и быть, пусть ведет. Фантаст-очеркист (была и такая литературная специальность) из Детгиза Кирилл Константинович Андреев прокурора-редактора поддержал: «Жанр романа тайн может быть возрожден и развит».

Доклад Романа Николаевича произвел благожелательное впечатление на секретариат. Через пять месяцев, в октябре 1947 года, Ким был принят в союз — без книг («Три дома напротив…» не в счет) и с минимальным количеством публикаций. Первое произведение новобранца — критический и не слишком интересный памфлет о пороках штатовской литературы «Путешествие на американский Парнас» появился в первом номере «Нового мира» за 1948 год.

«Тетрадь, найденная в Сунчоне» впервые вышла в майском номере журнала «Новый мир» за 1951 год. Значит, окончена она была вряд ли позднее конца 1950-го. Сразу после выхода повесть становится известна японцам. Кому именно — непонятно, но не исключено, что это произошло с помощью Отакэ Хирокити, сидевшего во время войны в тюрьме за свои левые и русофильские взгляды, а теперь освобожденного. Каким-то образом повесть очутилась в издательстве «Гогацу сёбо» в руках переводчика Такаги Хидэто [409] Обнаружено В. А. Бушмакиным. . Интересно и то, что в ежегодно издаваемом Союзом писателей СССР списке переводов советских авторов на иностранные языки этой книги Романа Кима нет вообще. Она попала в Японию тайным, контрабандным путем. Для советского времени, да еще в отношении автора — вчерашнего заключенного, это был неслыханный поступок. К сожалению, в маленьком токийском издательстве «Гогацу сёбо», существующем и сегодня, не сохранились архивы тех лет, и ныне работающие сотрудники ничего не знают о Такаги. Неизвестно даже, настоящее это имя или псевдоним. В пользу последнего соображения то, что никаких упоминаний о таком переводчике в истории японской литературы нет, за исключением 1952 года, когда была издана книга Кима. И в этом же году в переводе Такаги Хидэто, и в том же «Гогацу сёбо», вышли еще две книги — других советских авторов.

Мы уже знакомы с довольно странным предисловием к «Тетради…» и говорили, что книга Кима в японском переводе получила тяжеловесное название «Сэппуку сита камботати ва икитэ иру», то есть «Штабные офицеры, совершившие сэппуку, живы». Сэппуку — это привычное уже нам слово «харакири». По цензурным соображениям книгу сократили примерно на четверть. Полный ее вариант, в другом переводе, появился в Японии лишь в 1976 году, уже после смерти автора. К тому же в руки Такаги Хидэто попала версия книги, известная нам только по первым двум изданиям. Во всяком случае, в предисловии он упоминает сознательные или несознательные ошибки Кима, связанные с географическими названиями. Этих ошибок в советских изданиях после 1952 года нет. Значит, Ким их исправил уже после того, как текст книги попал в Японию. Наконец, в финале предисловия переводчик сообщает о том, что Ким написал книгу о югославском лидере Иосипе Броз Тито. Но единственным романом о Тито, написанным и изданным в СССР, была «Югославская трагедия» Ореста Мальцева, вышедшая в 1951 году.

Несмотря на восторженные отзывы переводчика, «Штабные офицеры…» не произвели фурор в Токио, хотя тираж и был распродан. Судьба «Тетради…» в Советском Союзе сложилась счастливее. В июле 1951 года, когда вышла рецензия в «Правде» (ее автором был фронтовик, Герой Советского Союза Сергей Борзенко), Роман Николаевич отдыхал в Доме творчества писателей в Юрмале. 30 июля в письме Анатолию Тарасенкову — заместителю главного редактора «Нового мира», где и вышла повесть, он рассказывал о том, как сначала сильно испугался, узнав, что о книге написали в «Правде», а затем стал новой звездой советской литературы: «В нашей комнате уже толпились люди, жали руки моей жене, потом кинулись ко мне, директор Дома творчества Бауман всунул мне в руки роскошный букет — и начался суматошный день, один из самых радостных в моей жизни. Жена сбегала на вокзал, купила три номера “Правды” и убедилась, что во всех трех номерах текст статьи одинаков» [410] РГАЛИ. Ф. 2811. Оп. 1.Д. 241. . Рецензия «Правды» была командой: если она была отрицательной, автора немедленно сживали со свету, как это было в случае с Зощенко примерно в те же годы. Если же рецензия выходила хвалебная, автор книги в мгновение ока достигал вершин успеха сталинской эпохи. Справедливости ради надо сказать, что «Тетрадь…» была действительно хороша: правдива в деталях, увлекательна по сюжету и достаточно легка для восприятия. Книгу высоко оценили и массовый читатель, и специалисты. Военный переводчик японского языка Аркадий Стругацкий в начале декабря 1952 года писал брату Борису с Камчатки: «Да, непременно прочитай “Тетрадь, найденную в Сунчоне” Романа Кима. Это вещь!» [411] Неизвестные Стругацкие. Письма. Рабочие дневники. 1942–1962 гг. М., 2009. Братья еще только задумывались о литературной карьере, до их первой книги оставалось еще семь лет, но одним из ориентиров для них в понимании того, что такое «настоящая вещь», стало произведение Романа Кима.