Александр Куланов - Обнаженная Япония. Сексуальные традиции Страны солнечного корня

Любимым городам — Токио и Кавасаки — посвящается

Японский секс достаточно многообразен.

Из книги «Эти странные японцы»

Япония... Страна романтических грез миллионов людей со всех концов земного шара. С тех пор как она открылась взорам европейцев, о ней слагали мифы и легенды, рассказывая о необыкновенных запасах золота, о диковинных зверях, о странных обычаях, о самураях — идеале мужественности — и о гейшах — эталоне женственности. Со временем люди узнали, что ни золотых слитков, ни удивительных зверей в Японии нет. Остались только гейши и самураи. Но оказалось, что и этого вполне достаточно, чтобы на протяжении сотен лет тревожить воображение жителей планеты, ищущих идеала во всем. Прежде всего в личной жизни.

Путешественники, первыми побывавшие в Японии, всегда рассказывали не только о природе, политическом устройстве и состоянии обороны этой земли, но и (далеко не в последнюю очередь!) о странных привычках японцев в интимной сфере — настолько они были удивительны. Гейши, куртизанки-дзёро, монахи-гомосексуалисты и эротические гравюры-сюнга всегда ужасали и восхищали европейцев. И если в XVI веке христианский Запад уверенно знал, что язычники-японцы начисто лишены стыда и их надо «перековывать», заставляя вернуться в рамки христианской морали, то ближе к веку XX у европейцев появились большие сомнения в собственной правоте — слишком уж заманчиво выглядели так и не перековавшиеся до конца японские «развратники» и «развратницы».

С того времени сердца белых иностранцев не могли биться спокойно при слове «Япония». Самонадеянные и уверенные в том, что их шкала ценностей может быть единственно верной, они решили, что скоро тайны интимной сферы японской жизни раскроются перед ними и они изменят эту жизнь так же легко, как изменили внешний вид японцев, переодев их в европейские костюмы и платья. Подгоняемые желанием, тщеславные «рыжие варвары» открывали эпоху сладострастных описаний японских сексуальных нравов в журналах путешествий, в восторженных романах о гейшах и научных исследованиях эротической культуры, восторгаясь этими нравами и осуждая их одновременно.

Уже очень скоро стало ясно, что в рамки обычных представлений об эротике, пусть даже и восточной, японские реалии не вписываются. Оказалось, например, что японцы гораздо охотнее говорят о сексе, чем занимаются им. Отношения между мужчинами и женщинами выглядели простыми и естественными, но на самом деле были запутанны и сложны. Причем чем больше европейцы пытались в этом разобраться, тем сложнее им становилось докопаться до истины. Японская эротическая культура оказалась древней, многомерной и при этом никогда не стояла на месте, ускользая от понимания. Здравомыслящие суждения и научный анализ легко вытесняли яркие, любимые охочим до сальностей западным народом легенды, в которых гейши и проститутки стали одним целым, а роль мужчины в семейной жизни ограничивалась готовностью в любой момент совершить харакири.

Прошли десятилетия, и Япония не просто стала одной из самых развитых стран мира, но и шагнула далеко вперед, так и не перестав быть непонятной и таинственной. В остальном мире отшумела сексуальная революция, о вопросах семьи и брака стали говорить уже совсем без всякого стеснения, и тут вдруг оказалось, что японцы, о которых начали подзабывать, научились обсуждать, рисовать и снимать это едва ли не лучше всех. Наконец-то японское общество раскрыло для всех желающих тайны своей интимной жизни, но... понятней от этого она все равно не стала. Шок, в который на протяжении уже нескольких сотен лет повергали иностранцев особенности японского национального секса, стал еще глубже. Выяснилось, что даже знаменитые гейши и таинственные сюнга — сущая ерунда по сравнению с тем, чем японцы занимаются сейчас. Анимационные фильмы, при показе которых, кажется, краснеет даже экран, салоны с изощренными приспособлениями для «извращенцев», «отели любви», странные семейные отношения — все это, бесстыдно открытое чужому взору, не только в очередной раз привело европейцев в глубокий ужас, но и опять заставило воспылать желанием к японкам и японцам, которые явно имели право на титул «Самых сексуальных существ во Вселенной».

Интернет, глобализация, подростковая сексуальная революция довели вожделение белых до предела. Вот уже и русские девушки-журналистки пишут о том, что даже на карте Японские острова представляются им гигантским изогнутым фаллосом и они не находят в себе сил сопротивляться «зову любви», готовые отдаться встреченному в Москве японцу. Прыщавые юноши-юзеры не в состоянии скрыть возбуждения при виде большеглазых девчушек «а-ля Сэйлормун», не менее прыщавые юзеры-девушки меняют свою сексуальную ориентацию по примеру тех же героинь, взрослые мужчины шарят мышкой по всемирной Сети в надежде увидеть фото утонченных японских проституток, а зрелые женщины мечтают о неутомимых и щедрых любовниках из самурайского рода. И даже буквальный перевод названия страны — иероглифов «Нихон» — стал звучать как-то эротично: «Страна корня солнца», «Страна солнечного корня».

Впрочем, это — лишь эффект возвращения к истокам: в 1926 году русский писатель Борис Пильняк написал замечательную книгу — «Корни японского солнца». Эротическим корням он посвятил едва ли не самые вдохновенные строки и честно признавался, что японская культура секса стала мощнейшим потрясением для него:

«Философия пола у всех народов упирается в метафизику, — и никогда не забуду я фарфоровой тишины рассвета в деревне, на Синею. В этот фарфоровый рассвет, без шпика, один-одинешенек, должно быть, единственный раз так, в кимоно, я вышел со двора крестьянского дома и пошел в горы. Я писал уже об этом: там, на горе, я увидел храм, в стороне от храма сидел мальчик, — а в чаще деревьев около храма стояла на коленях женщина, женщина обнимала клиноподобное каменное изваяние, лицо ее было восторженно. Я увидел таинственнейшее, такое, что редко удается увидеть даже японцам, — я видел, как женщина поклонялась фаллосу, — видел таинственнейшее, что есть в природе человека.

...Тогда, в тот рассвет, я смотрел на эту женщину, одетую в кимоно, перепоясанную оби, с рудиментами крылышек бабочки на спине, обутую в деревянные скамеечки, — и тогда мне стало ясно, что тысячелетия мира мужской культуры совершенно перевоспитали женщину, не только психологически и в быте, но даже антропологически: даже антропологически тип японской женщины весь в мягкости, в покорности, в красивости, — в медленных движениях и застенчивости, — этот тип женщины, похожей на мотылек красками, на кролика движениями.