Семён Данилюк - Константинов крест [сборник]

— Погоди убегать! Тебя как зовут?

— Рашья, — испуганная всеобщим вниманием, пролопотала та, делая новую попытку ускользнуть. Но женская рука оказалась крепкой.

— Ты откуда по-русски так научилась? Жила у нас? С кем? Где твои родители? Да отвечай же!

Девочка, не видя выхода, захныкала. Одна из торговок, с тревогой следившая за происходящим, протиснулась через толпу и подхватила ее на руки.

— Вы, вероятно, мать? — обрадовалась блондинка. — Вы можете объяснить?..

Она прервалась. Женщина испуганно прижимала к себе кудрявую головку, а глаза самой малышки сделались такими же непонимающими, как у всех остальных.

— Кажется, мы ее потеряли, — пытаясь перебороть потрясение, съехидничал Коля.

— Но этого не может быть. Она ведь только что разговаривала!.. — жена его заторможенно качнула головой. — Так же не бывает.

— Выходит, бывает. Поехали отсюда! — охваченный новой, пугающей мыслью, Коля потянул ее за руку.

— Надо бы всё-таки разобраться, — вяловато уперлась жена. — То понимает, то не понимает. Чертовщина какая-то.

— Вот именно. А то еще, говорят, сглазить могут так, что через неделю копыта отбросишь. И оно нам надо?

Переглянувшись, путешественники устремились к машине. Спустя несколько секунд старенький «пежо» врезался в поток и, без всяких знаков поворота, бросаясь в каждую щель, устремился на мост.

Лишь когда проклятое место скрылось из виду, женщина разогнула пальцы, украдкой зажатые в фиги.

— Чтоб еще раз без гида!.. По возвращении надо будет в церковь сходить!

Она от души сплюнула через левое плечо, угодив точнехонько в супруга. Он, впрочем, даже не отреагировал.

Через день маленькая Рашья зарыдала во сне. Когда прибежали взрослые, она сидела на циновке, потная от страха, и в ужасе лопотала на непонятном языке. Но как только с ней заговорили на привычном хинди, будто очнулась и не смогла вспомнить, что именно ей привиделось. В следующую ночь кошмар повторился. Испуганные родители обратились к учителям ближайшей школы.

Долго выясняли, на каком языке говорит малышка, родившаяся и выросшая на окраине Джайпура. Оказалось, на русском. Нашли молодого врача, закончившего московский университет имени Патриса Лумумбы и прожившего пять лет в России. Тот добровольно провел несколько ночей подле Рашьи. Обнаружилось, что девочку преследуют какие-то навязчивые, отрывочные видения — почему-то город в снежной России, в котором убивают неведомого Павла Игумнова. В следующую ночь видения обросли новыми подробностями. Рашья защищалась от какого-то Степана Голутвина и призывала на помощь женщину по имени Ксюша. Но, едва проснувшись, она начисто забывала и свои сны, и язык. Пораженный врач связался с делийскими друзьями. Решено было в мае за государственный счет отправить малышку на обследование в столичный центр по изучению паранормальных явлений.

— Ты всё запомнил? — настойчиво повторил Анхэ. — Твоей вины в гибели поднадзорного нет! На этом стой. И тогда — я уже договорился — дело спустят на тормозах, а тебя перебросят на новый участок: через четыре месяца под Антверпеном родится будущая учительница фламандского. Спокойная беспроблемная судьба с тихим увяданием в кругу семьи. Конфетка, а не задание. Такое даже ты провалить не сможешь. После чего заберу тебя на повышение — в свой проект. Понял наконец?

— Да понял, — подтвердил я. — А как же Рашья? Получается, что ребенок обречен.

— И что с того? Люди, видишь ли, иногда смертны. Бывает, и в детском возрасте гибнут. Не она первая, не она последняя.

— Да, но тому всегда есть причина. В самом ли ребенке, в предках ли его. А здесь — из-за нашей ошибки! Как же тогда быть с постулатом, что без ведома Всевышнего и волос не упадет?

Анхэ удрученно вздохнул.

— О чем ты? Это всего лишь образ, дисциплинирующий смертных! Уж тебе-то пора бы усвоить. На самом деле человечеством правит не справедливость, а целесообразность, — тоном врача, беседующего с трудным пациентом, протянул он. — Человечество — плодоносящий луг. Мы — садовники, собирающие энергию и подпитывающие ею Высшие сферы. Каждый отвечает за свой клочок луга. А человек — цветочек на нем. Миллионы миллионов цветов. Каждый со своим родовым геном. Кто-то тучнеет, кто-то засыхает. Да, мы ухаживаем, стараемся сохранить, оберечь, дабы линия судьбы не прервалась до времени. Но ветры, дожди, бури, — всё суть случайности для чахлого цветочка. И убиваться из-за каждой былинки — садовников не хватит… Словом, делай как сказано, — поспешно отодвигаясь, прошипел Анхэ.

Атмосфера стремительно сгустилась, — члены Ангельского совета и приглашенные заняли свои места.

Я стоял и вместе с остальными слушал суперконтролера, обвинительная речь которого разносилась под сводами, повторяясь вязью в воздухе. Увы, занятый мыслями о трагической судьбе Рашьи, я то и дело невольно отвлекался.

Незримое пожатие Анхэ напомнило мне о необходимости собраться.

Меж тем в сводах гудело:

— Обвиняемый и прежде имел многочисленные замечания в связи с безалаберным отношением к своим обязанностям. В том числе занесенное на голограмму. Увы! Адекватных мер принято не было. Что и привело к новому, тяжкому проступку. Непостижимым образом оставил он без защиты своего хранимого в момент, когда тому грозила реальнейшая опасность. Содеянное выглядит особенно неприглядным на фоне поведения его коллеги — Анхэ, который, как известно, обеспечивает наблюдение сразу за двумя десятками судеб в разных концах земного шара. И у него, конечно, были основания отвлечься в этот момент от собственной хранимой — жены Игумнова Ксении. Тем более той, казалось, ничто не грозило. Но интуиция, сочетающаяся с истинной ответственностью, подсказала ему о скрытой угрозе. И в нужную минуту он оказался в нужном месте, что позволило спасти ее от гибели при осложненном выкидыше.

— А в самом деле, как случилось, что вы оставили своего хранимого? — пытливый и размеренный голос Председателя совета без усилия вклинился в трубный глас обвинителя. — Имеется ли разумное объяснение?

Все взгляды сосредоточились на мне. Я скосился на Анхэ, с безучастным видом погрузившегося в раздумье. Что после этого оставалось? Я уныло вздохнул.

Вздох мой, похоже, сработал против меня, — голос суперконтролера загремел воодушевленно:

— В результате преступной халатности обвиняемого его хранимый Игумнов погиб на 14 лет раньше своего предела и не совершил предначертанное. Налицо тягчайшее нарушение главы семнадцатой, части третьей Поведенческого кодекса, караемое при наличии рецидива низвержением в число смертных!

По залу прокатился гул, — похоже, такого сурового вердикта не ждали.