Ирэн Фрэн - Клеопатра

Октавиан старательно распространял легенду — ее затем повторяли на все лады на протяжении многих веков, — согласно которой то, что случилось при Акции, было регулярным морским сражением (а не прорывом блокады, успешно осуществленным Антонием). Если верить той же легенде, Антоний потерпел поражение потому, что Клеопатра в последний момент его предала: увидев, что в линии фронта образовалась брешь, куда могут проскользнуть ее корабли, она предпочла, так сказать, выйти из оркестра и сыграть сольную партию; Антоний же настолько потерял голову от любви, что не мог смириться с ролью покинутого и, бросив своих людей и суда, поспешил за царицей.

По прошествии более чем ста лет после сражения историк Плутарх подхватывает эту версию и расцвечивает ее новыми романтическими подробностями: «Вот когда Антоний яснее всего обнаружил, что не владеет ни разумом полководца, ни разумом мужа, и вообще не владеет собственным разумом, но — если вспомнить чью-то шутку, что душа влюбленного живет в чужом теле, — словно бы сросся с этою женщиной и должен следовать за нею везде и повсюду. Стоило ему заметить, что корабль Клеопатры уплывает, как он забыл обо всем на свете, предал и бросил на произвол судьбы людей, которые за него сражались и умирали, и, перейдя на пентеру […] погнался за тою, что уже погибла сама и вместе с собой готовилась сгубить и его. Узнавши Антония, Клеопатра приказала поднять сигнал на своем корабле. Пентера подошла к нему вплотную, и Антония приняли на борт, но Клеопатру он не видел, и сам не показался ей на глаза. В полном одиночестве он сел на носу и молчал, охватив голову руками» [111] Плутарх. Антоний, 66–67. .

Согласно Плутарху, парусник предводителя спартанцев, некоего Эврикла, попытался взять их судно на абордаж: отца этого человека, который был пиратом, Антоний в свое время взял в плен и приказал обезглавить. Антоний ненадолго вышел из своей летаргии и отбил атаку. Пират, правда, захватил другое флагманское судно (и находившуюся на нем золотую столовую посуду). После этого, опять-таки согласно Плутарху, Антоний вернулся на свое место и опять впал в депрессию: «Антоний снова застыл в прежней позе и так провел на носу три дня один, то ли гневаясь на Клеопатру, то ли стыдясь ее. На четвертый день причалили у Тенара, и здесь женщины из свиты царицы сперва свели их для разговора, а потом убедили разделить стол и постель» [112] Плутарх. Антоний, 67. .

Все это более чем неправдоподобно: ведь пока Антоний не прибыл на мыс Тенар, он еще мог надеяться, что его сухопутная армия, которой командовал стойкий и доблестный Канидий, разобьет Октавиана. Он также знал, что Италию вновь раздирают мятежи и бунты. Что касается его самого, то он бежал из Актийского залива, ставшего для него ловушкой, и сумел спасти половину своего флота. Он действительно, как утверждает Плутарх, передал командование флагманским судном своему помощнику, а сам перешел на борт «Антониады»: однако что может быть естественнее, чем желание командующего, после окончания битвы, обсудить ее результаты со своим главным союзником, будь то мужчина или женщина? Кроме того, как свидетельствует сам Плутарх, у Антония тогда еще оставалось достаточно энергии, чтобы обратить в бегство морского разбойника…

Поэтому весьма вероятно, что если Антоний и поддался унынию, то произошло это у мыса Тенар, когда он напрасно ждал прибытия остальных кораблей и в конце концов понял, что они не придут никогда, так как либо уже лежат на дне, либо стали пленниками Актийского залива. Из ловушки, очевидно, смогли вырваться лишь несколько парусников, но они принесли дурные известия: корабли, которым удалось вернуться в залив, почти сразу же сдались неприятелю, даже не попытавшись продолжить битву. Все его офицеры, участвовавшие в морском сражении, перешли на сторону Октавиана. Многие его корабли были сожжены, другие стали военной добычей.

Даже в этот момент Антоний не сложил оружие: он тут же направил гонцов к Канидию, чтобы передать ему приказ об отступлении в Азию, через Македонию; однако спустя какое-то время, непосредственно перед отплытием в Африку, узнал, что его легионы отказались сражаться против легионов Октавиана и что Канидий, будучи бессильным что-либо изменить, ночью, одинокий и отчаявшийся, бежал из лагеря.

Только теперь Антоний понял, что его партия проиграна. Проявив большое душевное благородство, он разделил между своими друзьями часть военной казны и отпустил этих людей [113] Ср.: «Антоний… выбрал один корабль с большим грузом денег и драгоценной, серебряной и золотой утвари из царских кладовых и передал друзьям, чтобы они разделили все между собою и не думали больше ни о чем, кроме собственного спасения. Друзья не соглашались и плакали, но он ласково и мягко уговорил их подчиниться, и они уехали, увозя письмо Антония, в котором он наказывал Феофилу, своему управляющему в Коринфе, предоставить им безопасное убежище до той поры, пока они не вымолят прощение у Цезаря». Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Антоний, 67. . В остальном он придерживался линии, которую выработал еще до сражения: взял курс на Киренаику, чтобы там присоединиться к оставшимся у него легионам. Видимо, именно во время этого плавания он и впал в прострацию: сидел, как рассказывает Плутарх, одинокий и молчаливый на носу судна, охваченный тем же оцепенением, которое парализовало его в первые часы после убийства Цезаря.

Или это была форма медитации — единственный способ сосредоточиться и принять, наконец, столь трудное для него решение о необходимости расстаться с царицей? Такое тоже возможно, ибо не успел флот встать на якорь у берегов Киренаики, как супруги разделились: Антоний остался на месте, в маленьком городке с названием Паретоний [114] Современная Бардия на морском побережье Ливии, у границы с Египтом. , чтобы там дожидаться своих легионов, тогда как Клеопатра предпочла вернуться в Александрию. Впервые за последние два года их пути разошлись — и, очевидно, на сей раз никаких ссор между ними не было.

Следует ли искать объяснение происшедшему в той стене молчания, которой Антоний, еще на борту корабля, сумел отгородиться от царицы? Палуба судна, качающегося на волнах, действительно является не совсем подходящей сценой для трагической актрисы: в этом тесном пространстве трудно двигаться, варьировать эффектные приемы — крики, жалобы, гнев, слезы, — которыми так виртуозно владеет Клеопатра. Однако она никогда не допускала, чтобы кто-то навязывал ей правила игры, — и менее всего готова была позволить подобное Антонию. Поэтому можно предположить, что, столкнувшись во время плавания с его упорным молчанием, она мудро решила на этот раз оставить его в покое и уехала в Александрию одна, уверенная, что рано или поздно Антоний непременно вернется к ней.