Ирэн Фрэн - Клеопатра

Этот варвар, убийца и невежа, даже не подумал о том, что находится в стране Бастет, богини-кошки. Правда, в Риме вообще не знают этого животного, в латинском языке для него даже нет названия. Во всем Средиземноморье только тупицы-римляне не слышали о том почитании, каким египтяне окружают любого зверя, который вблизи или издали напоминает кошку. А между тем ни для кого не секрет, что здесь все члены семьи сбривают себе в знак траура брови, если старый любимый кот покидает сей мир. И это еще чепуха в сравнении с тем, что можно наблюдать при пожарах: никто даже и не думает тушить пламя, пока из дома не вынесут кошку. Страсть египтян к этим животным заразила и греков: теперь они, желая отблагодарить бога, часто приносят в жертву кота. Они разводят кошек специально для этой цели. И потом тратят целые состояния — как будто бы речь шла о человеческих похоронах, — чтобы забальзамировать тело своего любимца и сделать из него мумию [33] О культе священных животных и птиц в Египте много пишут античные авторы (Геродот, Диодор, Страбон). Мумии кошек найдены здесь при археологических раскопках. Данных о разведении их для жертвоприношений нет. — Примеч. науч. ред. .

Ату римлянина! На него со всех сторон посыпались удары и камни, и удивительно, как ему вообще удалось выбраться из этой переделки живым. А может, это как раз входило в планы нападавших — чтобы он вернулся во дворец, испачканный кровью и перепуганный насмерть. И потом рассказал бы другим римлянам, что александрийцы — ужасно неуживчивые люди: они подняли такой шум, наградили его таким количеством ран и шишек из-за одной дохлой кошки! Тогда и Флейтист поймет, что его народ не позволит себя обирать ради его, Флейтиста, великих замыслов.

Если, конечно, все это не подстроил сам царь. Подобные махинации вполне в его духе: возможно, он хотел дать понять эмиссарам Цезаря, что со здешним народом лучше не связываться; гораздо разумнее оставить на троне Флейтиста — такого, каков он есть, — и пусть он, человек изворотливый, разбирается с Неподражаемым городом. С этой непонятной инеугомонной Александрией, которая попеременно бывает то мятежной, то желчной, то влюбленной, то целиком поглощенной своей успешной торговлей и своими удовольствиями; которая иногда кажется такой трусливой, а потом вдруг набирается мужества и становится дерзкой до безумия, готовой вспылить неизвестно почему, сжечь то, чему сама поклонялась еще вчера, — и в первую очередь сильных мира сего.

Однако на этот раз Флейтист ошибся в расчетах. Он не понял, что римляне не собираются слагать оружие. И не добился ничего, кроме того, что ему обещали документ, подтверждающий его права на диадему; и за эту ленту из белой ткани, которая делает его царем, придется уплатить цену, затребованную Цезарем. Флейтист говорит себе, что там видно будет, что времени у него еще много и что жизнь учит нас слепо полагаться на Тюхе, Госпожу судьбы, которая может мгновенно повернуть колесо удачи.

Но Цезарь уже видит Флейтиста насквозь. Он торопится с отъездом в Галлию, от нетерпения роет копытами землю и сообщает из Рима, что вся сумма нужна ему немедленно.

Флейтист растерялся, придворные тоже. Это уже чересчур, шепчутся они между собой, на сей раз страна должна восстать. Однако у Помпея и Цезаря на все возражения имеется готовый ответ: один из их друзей, банкир Рабирий, готов предоставить требуемую сумму. Флейтист вернет ему долг, как только соберет налоги. Очевидно, их следует увеличить — причем значительно. А чтобы подсластить пилюлю, достаточно предпринять кое-какие меры, которые сделают царя более симпатичным в глазах александрийцев и египетского населения.

Осознает ли Флейтист, что, принимая финансовую помощь от Рабирия, он тем самым приближает вторжение римлян в Египет? Он что — совсем ослеп или успокаивает себя тем, что сейчас необходимо выиграть время, а потом все как-нибудь образуется? Пока, во всяком случае, он мобилизует все свои актерские способности: разыгрывая великодушие, делает широкий жест — провозглашает всеобщую амнистию; более того, окончательно прекращает все текущие судебные дела.

Город, хотя и радуется, начинает подозревать что-то неладное, глухо ворчит. Флейтист чувствует, как его подданными постепенно овладевает гнев, но и на этот раз говорит себе, что надо жить настоящим, а дальше видно будет. Сделка между тем завершается должным образом: в обмен на золото, представленное Рабирием от его имени, царь получает документ, в котором сенат, уступая странной просьбе Цезаря, признает, наконец, его права на египетский престол и торжественно провозглашает его «союзником и другом римского народа».

Сначала все идет, как и было предусмотрено: римляне получают крупный золотой куш, Цезарь возвращает Крассу долги, набирает и снаряжает свои легионы и потом, как всегда быстро и безукоризненно, совершает марш-бросок на запад, а дальше следы его теряются в лесах Галлии. Александрия никак на это не реагирует, и Флейтист наконец переводит дух, решив, что ему удалось выпутаться из трудной ситуации. Но тут, вопреки всем ожиданиям, колесо судьбы делает резкий поворот.

А может, здесь сыграла свою роль беспощадная машина, которую запустил Цезарь, чтобы со временем добиться верховной власти. Прежде чем покинуть Рим, он позаботился о гарантиях, обеспечивающих должный порядок в Вечном городе на время его отсутствия; с этой целью он оставил вместо себя некоего прохвоста из числа самых гадких, Клодия по прозвищу Красавчик, — смутьяна, распутника, интригана и сверх того демагога с несравненным талантом: будучи, как и его покровитель, выходцем из старого аристократического рода, он каким-то чудом умудрился стать народным трибуном. О его частной жизни, как и о жизни Цезаря, ходили самые дурные слухи: он был любовником собственной сестры, ослепительной Клодии, которая, со своей стороны, ни в чем ему не уступала, ибо изводила своими капризами Катулла, величайшего поэта эпохи, и половину сенаторов. Поговаривали также, будто Клодий уступил свою жену — на несколько ночей — пылкому Антонию, лучшему приятелю по попойкам и развратным похождениям. И наконец, ходили слухи, что он не побоялся приударить за Помпеей, женой Цезаря, который в то время был великим понтификом и, как таковой, не мог не уважать культа предков. Достойная матрона ответила Клодию отказом; тогда, чтобы добиться своей цели, этот извращенец переоделся в женское платье и явился к ней в дом во время исполнения таинственных церемоний, которые римские дамы совершают исключительно в своем, женском кругу в честь не менее таинственного божества — Доброй богини. Клодия разоблачили, прежде чем он смог причинить какой-то вред, но он проболтался о своем приключении; а поскольку он сумел стать незаменимым помощником для Цезаря благодаря своим успехам на выборах, Цезарь, потребовав развода с Помпеей, не упомянул его имени, приведя в качестве единственного обоснования своего решения формулу, которая тут же стала пословицей: «… на мою жену не должна падать даже тень подозрения» [34] См.: Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Цезарь, 10 (пер. К. Лампсакова и Г. Стратановского). .