Элис Токлас - Моя жизнь с Гертрудой Стайн

Аргентина танцевала в небольшом музыкальном зале, вмещающем не более трехсот человек. Ее выступление состоялось после короткой программы, которую нам пришлось просмотреть, чтобы занять хорошие места, поскольку они не резервировались. Помню, что в первый вечер выступал американский велосипедист и выступал довольно интересно. Аргентина, женщина лет тридцати, простая, но полная обаяния. На ней был классический испанский танцевальный костюм: довольно длинная пышная юбка, отороченная шариками из синели, рукава до плеч, умеренный вырез на корсаже платья, огромный гребень в волосах, будто из панциря черепахи. Со своей знаменитой улыбкой она танцевала классический испанский танец, при котором едва ли двигалась больше полуметра-метра от центра сцены. Аудитория сидела тихо, завороженная, и будто сорвалась с цепи, когда танец кончился. Представление началось в 8 часов вечера, а в полночь должно было состояться второе выступление. Гертруда предложила отправиться в отель и вернуться в концертный зал на последнее представление Аргентины.

Когда мы вернулись, то оказались единственными женщинами в публике. Нас охватила неуверенность, но ничего не произошло, аудитория, как и мы, была заворожена волшебством танцовщицы. Зрители хлопали в такт ее каждого притопа. Атмосфера была более наэлектризована, чем при представлениях «Русского балета».

Впервые я видела и бой быков. Гертруда, будучи с Лео в Испании раньше, уже посещала корриду. На мне был черный костюм, сшитый в испанском стиле, чтобы не выделяться среди зрителей; я прозвала его «испанским камуфляжем», Он состоял из черной в перьях шляпе, черной сатиновой накидке, черного веера и перчаток.

Билеты мы раздобыли утром в кассе, где получают билеты регулярные посетители-подписчики. Я сказала кассиру: «У нас билеты не заказаны, но я должна иметь самые лучшие места в первом ряду в тени, прямо под ложей Президента». Он ответил «да-да», и дал мне два билета.

Когда бык вонзал рога в лошадь, Гертруда повторяла: «Не смотри!», а когда лошадь убирали: «А теперь смотри».

В одном кафе мы слушали Пресиосию, певицу изумительной красоты и великолепия. Ее глаза блестели как огромные бриллиантовые серьги. Впоследствии мне удалось купить запись одной из ее песен, и когда я пересказала Пикассо слова хора, он ответил: «К счастью, ты недостаточно знаешь испанский язык, чтобы понять их». Позже Гертруда написала ее портрет [43] Preciosilla (1913). .

Наш отель находился на улице Сан Херонимо. Когда мы вернулись поздно, швейцар с ночным фонарем открыл нам дверь огромным ключом. Консьерж, укутавшись в одеяло, спал, и нам пришлось переступить через него, чтобы добраться до наших комнат.

Два или три антикварных магазина, расположенных вблизи отеля, привлекли мое внимание. Мы приобрели в них неисчислимое количество всяких безделушек для себя и на подарки. Среди них аптекарский кувшин, который я поместила в деревянный ящик с ручкой, чтобы при возвращении во Франции его можно было нести, ведь наша ручная кладь с каждой покупкой становилась все весомее..

Когда сезон Аргентины закончился, мы решили направиться в Толедо. В Мадриде при упоминании Толедо, нам сказали: «Маленький город, за один день все увидите». Но мы оставили Мадрид и уехали в Толедо, где нашли Греко, замечательный отель и красивые церкви.

Процессия в честь праздника тела Христова в Толедо была в полном разгаре и шествовала под навесом, растянувшимся над узкой улицей. Участники несли большие длинные зажженные свечи, их свет на фоне дневного создавал странную картину. У нас были места на балконе отеля под навесом. Все балконы вдоль пути следования были задрапированы красивыми старинными гобеленами. По улице спешили люди: одни — занять место и наблюдать за процессией, другие — участвовать в ней. Маленькие дети стояли со свечками и пели духовные песни в ожидании, когда им скажут влиться в процессию.

В комнате Гертруды стол стоял неровно, и Гертруда под укороченную ножку подложила монеты, чтобы выровнять (она по утрам писала) и сказала мне: «Забери-ка монеты до завтра». «О, нет, — сказала я, — никто их не тронет. А если и тронут, то вернут опять на место». Вернули.

Из Толедо мы направились в Эскориал, с его мрачным ландшафтом и архитектурой — самой впечатляющей в Испании. Картина «Обращение Святого Маврикия» в галерее — одна из самых замечательных больших полотен Эль Греко, мною виденных. Первое впечатление переполняющей красоты не уменьшилось за прошедшие пятьдесят лет.

Наш путь лежал в Куэнко, который нам рекомендовал Гэрри Фелан Гибб. Мы добрались туда поздно, затемно, и обильно поели обедом из дичи. Гертруда выразила желание держать окна в обеих комнатах закрытыми, боясь внезапных и сильных порывов ветра из лежащей внизу долины. И поскольку она не выносила высоты, я согласилась и спала из-за отсутствия свежего воздуха, урывками. Утром мы выглянули из окон и выяснили, что они выходили на гору, а ветер бушевал на обратной стороне отеля.

Когда горничная принесла подносы с завтраком, я попросила ее принести два кувшина с горячей водой. Она принесла один и я сказала: «Но я просила два». «О, — ответила горничная, — я не знала, что иностранцы используют горячую воду, я думала, только испанцы моются».

Во время прогулок в окрестности к нам подходили очаровательные мирные дети, трогали мое платье и говорили друг другу: это не шелк. Это и был не шелк, а голландский узорный хлопок. Одна девочка спросила, как так выходит, что у меня на шляпе свежие цветы за час до прибытия поезда из Мадрида, на котором их привозят. Я сказала: «Потрогай, они из шелка и бархата, они не живые, а искусственные». Молодые девушки тоже подходили одна за другой потрогать цветы.

На прогулке в небольшой приятной долине к нам присоединились общественные охранники. И здесь нас охранял губернатор провинции.

Из Куэнко путь лежал в Кордову. Собор еще не был восстановлен как ныне. Стояла жара, ночью я не могла спать. Гертруда устроила мне таз с холодной водой и всю ночь я губкой обтирала все тело. Собор в Кордове казался скорее арабским, т. е. более мусульманским, чем христианским.

Из Кордовы мы последовали в Севилью, было очень жарко и я бесконечно глотала лед, Гертруде лед испортил желудок. Мы остановились в отеле, рекомендованном Матиссом — комфортабельном и с отменной едой.

Собор в Севилье представлял собой настоящее хранилище богатств. Высокая чугунная ограда при входе в собор увенчана потускневшими кардинальскими шапками. Высокий алтарь тоже огорожен высокой чугунной решеткой, дверь которой открывалась только для мессы. Звучала прекрасная музыка. Один раз, когда мы стояли у алтаря во время мессы, ведший мессу епископ внезапно спустился по ступенькам и направился к алтарю. Мы с Гертрудой посторонились, дав возможность епископу пройти.