Франсуа Жоффр - Нормандия - Неман

Матрас сообщает:

- Через пять минут посадка.

Внезапно мой мотор начинает давать перебои. Повреждение! Стрелка указателя оборотов еще колеблется некоторое время, затем застывает. Смотрю на другие приборы. Черт подери! Давление бензина понизилось и продолжает падать! Что делать? Главное - не терять хладнокровия, иначе смерть. Проклятые зенитчики, они пробили мне бензобак! И к тому же после выполнения задания, за пять минут до посадки, на бреющем полете. Разве это не подлость?! Сообщаю ведущему:

- Алло, Матрас! У меня неприятность. Давление бензина - ноль. Сажусь на "брюхо", прямо перед собой. Мне отвечает радио аэродрома:

- Алло, де Жоффр! Постарайтесь дотянуть до аэродрома. Мы освобождаем посадочную полосу. Садитесь на "брюхо"...

Им хорошо говорить! Я бы с удовольствием сел на аэродроме, но мой "як" не хочет. Слегка отдаю ручку, чтобы разглядеть то, что меня ожидает... Но у меня уже нет никакого выбора.

Поле, на которое я вынужденно приземлюсь, мне представляется не самым плохим. Оно заканчивается небольшим леском, вернее, рощей, но есть надежда, что мне удастся остановить машину ближе.

Зажигание выключено. Больше оно меня не интересует. Я продолжаю планировать, не отрывая глаз от указателя скорости. 300... 280... 240 километров в час. Надо кончать! Беру ручку на себя. Самолет выравнивается. Слышится скрежет. Я коснулся земли. Страшная сила приковала ноги к педалям управления. Я напрягаю все мускулы, чтобы преодолеть эту силу, стремящуюся бросить меня вперед, на приборную доску. Сразу погасить скорость до нуля невозможно; чтобы избежать неприятностей, нужно не менее 150 метров пробега. В эту минуту мои мысли переносятся к моему механику. Это он повторяет мне ежедневно:

- Главное, не разбейте ваш самолет - это лучшая машина во всей эскадрилье.

Подлые гады, немецкие зенитчики! Самолет все еще несется по полю. Неужели это конец? Грохот становится ужасающим. От пыли в кабине ничего не видно. Я прилагаю невероятные усилия, чтобы удержаться на сиденье. Слышу сильный треск рвущейся обшивки, ломающихся ветвей, они хлещут по фюзеляжу машины, которая, словно метеор, пронизывает зеленый занавес. Мне кажется, что я участвую в гигантском бое быков в Техасе. Внезапно все затихает. Мой "як", почти без крыльев, с изогнутыми лопастями винта, с разодранным фюзеляжем, замирает у насыпи железной дороги Инстербург - Каунас на глазах советских солдат, работавших на пути. Я пережил страшные минуты. Я весь покрыт пылью. Срываю свой шлемофон, выпрыгиваю на землю и радостно пожимаю тянущиеся ко мне руки русских друзей. В глубине души я могу считать себя счастливцем. Если бы я упал рядом с поездом, который мы только что уничтожили, за мою шкуру нельзя было бы дать и ломаного гроша...

Спустя некоторое время меня вызвал командир полка и прочитал довольно длинную нотацию, которая закончилась словами:

- Пусть это послужит для вас уроком, де Жоффр. До тех пор пока мне не доложили о благополучном прибытии, задание не может считаться выполненным...

Вместо моего "яка" - обломки. И я, следовательно, без самолета. Чтобы не отсиживаться, нужно выпросить машину у одного из своих товарищей по эскадрилье. Но никто, честно говоря, не любит одалживать свой самолет. Каждый летчик привыкает к своему самолету, как наездник к своей лошади, как гонщик к своему автомобилю.

И вот я брожу, как неприкаянная душа, приставая то к одному, то к другому с наигранной непринужденностью, которая никого не может обмануть. Все это не очень весело, тем более, что погода тоже не способствует хорошему настроению: ветер с Балтики нагоняет огромные, низкие дождевые тучи. В такую погоду, как говорят, хороший хозяин даже собаку во двор не выпускает.

И все-таки ничто не может остановить летчиков "Нормандии - Неман"! Ле Мартело и Монье вылетают на задание. Видимость совершенно отсутствует. Даже невозможно из одного самолета различить другой. После продолжительного слепого полета, потеряв ориентировку, Монье почти с пустыми баками, совершенно один оказывается над морем. Полагаясь больше на счастье, чем на свой опыт и знания, он поворачивает на восток и благополучно достигает аэродрома. Ле Мартело после ряда акробатических, не лишенных драматизма попыток удается приземлиться на "брюхо" к югу от Риги, в 180 километрах от аэродрома. Нам сообщили, что его жизнь вне опасности, хотя он и получил сильную контузию. Война для него закончилась. На санитарном самолете По-2 Ле Мартело эвакуируют в Москву, откуда он возвращается затем во Францию. В этот день исчезает также Керне, о котором мы в дальнейшем так и не получили никаких известий.

Наши потери серьезно беспокоят советское командование, и оно запрещает проводить полеты в таких сложных метеорологических условиях. Последовал приказ о прекращении вылетов: не будь его, добрая половина полка погибла бы без боя. Подниматься в плохую погоду на "яке", без специального оборудования для слепых полетов, без наведения по радио, вести машину более часа со скоростью свыше 500 километров в час, вступая в смертельную игру с туманом, дождем, морской стихией, да еще над Пруссией, - уж я-то знаю, что это такое!

К счастью, погода вскоре улучшается. Я получаю новый самолет, и нас переводят на аэродром в город Средники, расположенный на правом берегу Немана, где русские пытаются прорвать фронт и овладеть Мемелем - важным портом на Балтийском море.

На 3-ю эскадрилью возлагается оборона Таураге, завязываются воздушные бои. Подобных интенсивных и жестоких боев мы еще не знали. Немецкие истребители, кажется, не покидают воздуха. Радио безостановочно предупреждает:

- 444... В воздухе "мессеры" и "фокке-вульфы"... В один из дней 3-я эскадрилья патрулировала над Таураге. Видимость отвратительная. Столбы дыма от пожаров на земле лишь усложняют положение. Кружась в этом пекле, я скоро теряю из виду Матраса. Таураге весь в огне. Я остаюсь один, затерявшийся в небе, затянутом черными и багровыми тучами. Смотрю вниз и вижу, как от взрыва рушится мост. Вздымается сноп пламени и вихрь огненных звезд. Я чувствую себя подавленным огромным размахом битвы и вдруг замечаю два "фокке-вульфа", которые на полной скорости стремительно пикируют на мой "як". Меня охватывает азарт боя. Один из немцев открывает огонь, но я уже на развороте. Очередь трассирующих пуль проходит в нескольких метрах от фюзеляжа моего "яка", и я продолжаю карусель в небе над Таураге, во вселенной, напоминающей гигантскую огненную скатерть. Внезапно на моего преследователя устремляется какой-то "як", поливая его пулеметным огнем. Это наш смельчак Мерцизен! Он заметил, что я в опасности, и сразу же бросился на помощь. Благодарю, Зизи! Я не останусь у тебя в долгу!