Леонид Жолудев - Стальная эскадрилья

В этих местах размещались конные немецкие части, овес и сено считались дефицитом. Добывать фураж для лошадей, без которых резко снижалась маневренность отряда с тяжелым вооружением, оказалось делом весьма сложным. Нам пришлось возвращаться на базу.

Здесь нас ждала большая радость: мы узнали о начавшемся контрнаступлении Красной Армии под Москвой. Наши части, преодолевая упорное сопротивление противника, продвигались вперед; каждый день в сводках звучали все новые освобожденные города: Яхрома, Красная Поляна, Крюково, Калинин, Клин... Вот он, долгожданный перелом в ходе войны!

Теперь нам редко приходилось быть на своей базе.

Ширилось партизанское движение в тылу врага, создавались новые отряды, оккупанты несли вое большие потери, свою злобу они вымещали на мирных жителях.

В середине декабря 1941 года группа партизан из восьми человек натолкнулась днем на немецкую засаду. Оценив обстановку, она стала быстро отходить, минируя узкие участки дороги. Оторваться ей удалось быстро, так как каратели продвигались медленно, волоча по бездорожью легкую артиллерию и минометы. К вечеру вражеские солдаты (их было около трехсот) остановились на отдых в деревне, а наша группа прибыла на базу, и ее командир доложил о встрече с противником.

На следующее утро можно было ожидать непрошеных "гостей", и мы приняли необходимые меры. Выставили несколько засад, заминировали участки лесной дороги. На рассвете вдалеке началась сильная артиллерийско-минометная стрельба. Сначала мы предположили, что гитлеровцы натолкнулись на какой-то другой партизанский отряд. Надо было выяснить. Высланные с наступлением темноты разведчики по возвращении доложили, что никакого боя там не было, что противник ведет методическую стрельбу по деревне. Принимаем решение: в следующую ночь нанести по врагу внезапный удар.

Наступило утро, и мы вновь услышали стрельбу из всех видов оружия. Теперь она доносилась гораздо явственнее. Особенно мощный огневой шквал прокатился часов в двенадцать дня, а затем стрельба внезапно оборвалась. Снова высылаю разведку. Получаю доклад: карателей в деревне нет, как нет и самой деревни - она сожжена дотла артиллерийско-минометным огнем. Все се жители уничтожены. Так вот по каким целям стреляли фашисты! Этот случай взбудоражил партизан. Я тоже ощутил, что в вековом хвойном лесу мне вдруг стало нечем дышать.

И сейчас, много лет спустя, не могу без содрогания вспоминать ту картину, которую мы увидели, выйдя из лесу. Перед нами на бугорке, там, где еще недавно располагалась деревня, жили люди, теперь чернело какое-то месиво из земли и угля. Повсюду валялись убитые, растерзанные люди. Я не способен передать словами, что пришлось тогда пережить мне и моим боевым товарищам. Нет, нормальные люди не способны на такое!

Возможно, мне, как командиру и комиссару, следовало созвать митинг, заклеймить фашистских убийц. По я поступил иначе: приказал всем бойцам отряда прибыть на место трагедии, увидеть все своими глазами и сделать выводы. Наверное, это было жестоко, зато красноречивое и убедительнее любых слов. Никаких дополнительных разъяснении не потребовалось.

...Незаметно подошел новый 1942 год. Сводки Совинформбюро продолжали называть освобожденные города и деревни. В условиях суровой зимы, глубоких снегов и бездорожья воины Красной Армии продвигались вперед, проявляя чудеса мужества и героизма.

По радио назывались фамилии особенно отличившихся в боях солдат, сержантов и офицеров. И вот однажды диктор упомянул бомбардировочную часть, которой командовал Полбин. Она отличилась при освобождении Калинина. Чувство огромной радости за успехи однополчан охватило меня. Но к нему примешивалась и горечь от сознания, что я отлучен от неба, от родного боевого коллектива. Правда, мы не остались в стороне от борьбы, сражаемся за Родину, бьем врага. А крыльев все-таки не было. И от этой мысли становилось невыносимо тяжело.

Вернулась с очередного задания группа партизан. Разум успокоил сердце. Ведь бесполезно и даже вредно витать в облаках, вздыхать о чем-то далеком, когда сейчас нужно решать конкретные земные задачи. Солдату по положено ни хныкать, ни капризничать. Он воюет там, где есть враг, уничтожает его тем оружием, которое у него в руках. И сегодня партизанский отряд - это мой экипаж; я несу ответственность за людей и их боевые дела. Как командир и комиссар. Как коммунист. Мы были и остаемся бойцами Родины, бойцами партии. В этом - главное.

...Январь, с его сильными ветрами и трескучими морозами, вступил в свои права. Советские войска продолжали наступать на Великие Луки. 29-я армия перерезала железную дорогу Москва - Рига на участке Нелидово - Земцы и лишила ржевскую группировку врага важнейшей железнодорожной магистрали.

Как-то, словно само по себе, созрело решение на прорыв в северо-восточном направлении, где гремели бои. Разведчики доносили, что сплошной линии фронта там нет, можно пройти, не встретив крупных сил противника, который к тому же деморализован плачевным для него исходом зимней кампании. От передовых частей Красной Армии нас отделяло два-три перехода. И вот во второй половине января наш отряд навсегда покинул добротную, хорошо оборудованную партизанскую базу.

Шли уверенно, быстро по обжитой нами родной земле. Разведчики и передовая группа надежно обеспечивали основные силы отряда. Раза два я останавливался и пропускал колонну, вглядываясь в обветренные лица партизан, читал в их глазах твердую решимость до конца выполнить воинский долг. Да, теперь в отряде закаленные, обстрелянные бойцы, сознающие свою силу, умеющие воевать. Такие не дрогнут, не согнутся перед лицом опасности. Они знают, как добывать победу.

Наконец после многих трудных часов похода мы у своих. Командир части рослый седеющий майор - внимательно изучает мои документы, особенно партбилет, просит детально показать на карте пройденный маршрут, место расположения партизанской базы, рассказать о проведенных операциях, состоянии дорог, настроении жителей. Разговор в какой-то мере походил на допрос, но я не обижался, понимая, что на его месте поступил бы точно так же.

Один из офицеров записывал мой рассказ, и после того как я доложил, где и при каких обстоятельствах был сбит, назвал номер своего полка, имена командиров и друзей, он вышел из помещения и, вернувшись полчаса спустя, молча, но красноречиво кивнул майору головой. Видимо, по каналам связи было получено подтверждение. Во всяком случае, разговор сразу стал более сердечным. Глаза командира полка подобрели, исчез налет настороженности, и только тут я окончательно осознал, что нахожусь на своей территории, что вокруг - друзья.