Леонид Жолудев - Стальная эскадрилья

Вот уж когда поговорка "мой дом - моя крепость" предстала перед нами не в иносказательном, а в прямом смысле: в добротных каменных стенах на все четыре стороны были пробиты амбразуры. Выставляй пулеметы, и долговременная огневая точка готова. Похоже, что вся эта "фортификация" строилась давно, во всяком случае задолго до нашего прихода в Восточную Пруссию. По всему чувствовалось, что не впервые германским милитаристам развязывать войны. Не впервые и терпеть крах. Отсюда и такая предусмотрительность.

На следующее утро два наших экипажа на одном самолете перелетели на свою базу. Петров сразу же получил новую машину и опять включился в боевую работу, интенсивность которой заметно возросла с переходом нашего 1-го гвардейского авиакорпуса в подчинение командующего 15-й воздушной армией.

В феврале и марте 1945 года полк поочередно наносил бомбовые удары по объектам восточно-прусской и курляндской группировок врага. И если при действиях над Пруссией явственно ощущалось полное господство нашей авиации в воздухе, то воздушная обстановка в Курляндии была гораздо сложнее. Здесь по-прежнему исключительно сильной оставалась противовоздушная оборона Либавы, в том числе и ее истребительное прикрытие. И это несмотря на то (а может быть, и вследствие того), что положение зажатых здесь в тиски вражеских войск оказалось безвыходным, на прорыв морем или посуху надежд у них тоже не оставалось. Вот и сражались здесь фашисты с отчаянием обреченных перед лицом неотвратимого возмездия за невиданные злодеяния.

11 февраля 1945 года мы понесли еще одну и очень тяжелую потерю. Никто из нас не видел, как это произошло, никто и ничем не мог помочь, прикрыть экипаж от вражеского удара. Далеко, очень далеко от нашего аэродрома погиб в бою первый командир нашего полка Иван Семенович Полбин. Об этом сообщил мне один из офицеров его штаба, видимо знавший о нашей переписке. Письмо было коротким, без подробностей, и это давало какую-то надежду, какой-то шанс, что непоправимого не произошло. Ведь сколько раз возвращались обратно экипажи сбитых самолетов! Случалось это и с Полбиным. Сейчас тоже нужно только набраться терпения...

Увы, сообщение о гибели командира соединения генерала Полбина вскоре было подтверждено. Действительность неумолима, ее не подгонишь под свои интересы. Вот только сердце не всегда способно подчиниться разуму; как у матери, не верящей в гибель сына, как у сына, ожидающего возвращения отца.

Для меня, как и для многих однополчан, Полбин был вторым отцом и первым боевым наставником. Сколько замечательных воздушных бойцов воспитал этот человек из легенды, скольких поднял на подвиги своим примером, как коммунист, командир, старший товарищ! Тяжела потеря. Но этот замечательный человек оставил в памяти многих, очень многих людей светлый, неизгладимый след, вывел их на победный курс. Значит, он никогда не умрет в сердцах и делах своих товарищей по оружию, учеников и последователей, на его примере будут учиться науке побеждать новые поколения крылатых защитников Родины.

...В середине марта наше командование приняло очень важное решение нанести массированный бомбовый удар по всем вражеским аэродромам в Курляндии. Успех этого налета избавил бы нас от тяжелых потерь. К сожалению, природа не способствовала выполнению поставленной задачи: наши полевые аэродромы в большинстве своем к тому времени раскисли. Перегруженные бомбами "пешки" увязали, недорулив до взлетно-посадочных полос, и некоторые авиачасти вообще не смогли взлететь. Растянувшийся взлет наших самолетов не позволил добиться внезапности удара - важнейшего условия успеха. Так, к моменту выхода двух наших девяток на аэродром Справа, где базировались немецкие истребители - асы, там оказалось лишь пять-шесть самолетов, и то, видимо, неисправных.

Нетрудно понять огорчение экипажей, пробивавшихся к цели сквозь все опасности, настроенных на бой, сконцентрировавших на выполнении задания все свои духовные и физические силы, когда они убеждаются, что их усилия израсходованы почти впустую. Боевое задание наши группы, ведомые П. С. Свойским и мной, выполнили, но большого ущерба врагу нанести не удалось. Что ж, бывает и так. Война ведь, в конечном счете, это не только противоборство людей и техники, но и умов. Враг у нас был сильным и коварным, с большим боевым опытом. В данном случае он оказался хитрее, сумел вывести авиацию из-под удара. Но ведь это частный эпизод, не способный повлиять на исход войны, которая уже была решена в пользу нашего великого народа. Тем и утешились, когда вернулись на аэродром после неудачного боевого вылета.

В первых числах апреля начался штурм Кенигсберга. 6, 7 и 8 апреля полк разрушал оборонительные объекты врага непосредственно в городе. Как п в начале Белорусской операции, в воздухе одновременно находилась масса наших бомбардировщиков, наносивших сосредоточенные бомбовые удары в ограниченном районе. Самолеты Пе-2, Ту-2 и ДБ-ЗФ авиации дальнего действия шли с разных направлений, сливаясь над Кенигсбергом в общий широкий поток. Над мрачным огрызающимся городом стоял сплошной дым, озаряемый огненными всплесками разрывов тяжелых авиабомб. Жалко было смотреть на него, по в сознании промелькнуло воспоминание о первом боевом вылете в июле 1941 года, о горящем Смоленске, о разрушенном Сталинграде, о разграбленной советской земле, о невозвратимых потерях друзей и близких, и это начисто смывало чувство жалости и вызывало непреклонное желание скорей добить ненавистного врага.

12 апреля наш полк перебазировался на аэродром Гросс Шиманен. Это уже непосредственно на немецкой земле, в ста километрах юго-западнее Кенигсберга. Собственно говоря, к этому пора было и привыкнуть - добивать врага надлежит на его территории. Даже авиация дальнего действия, достававшая еще в сорок первом до Берлина, подтянулась сюда, поближе к последним рубежам вражеской обороны. А нам - фронтовым бомбардировщикам место определено самим названием.

Гросс Шиманен - небольшой городишко. Но покинутый местным населением, полуразрушенный, почерневший от копоти, он больно смахивал на древнее поселение, откопанное современными археологами где-нибудь в Нубийской пустыне. Впрочем, у древних развалин, как правило, не сохраняются крыши. Мы же всем полком довольно сносно разместились в одном из уцелевших домов, в котором не столько жили, сколько ночевали. Напряженная боевая работа привязала нас к аэродрому от зари до зари. Дела складывались так, что и городишко посмотреть как следует не удалось, хотя очень хотелось побродить по его узким улочкам, понять, как и чем /кили здесь люди, среди которых выросли убийцы, человеконенавистники, ставшие слепым орудием в руках своры бесноватого фюрера. За недостатком времени этот психоанализ пришлось отложить. Но как память о боях в этом районе осталась фотокарточка, на которой наш замечательный полковой фотограф Иван Шемякин запечатлел меня и Евгения Селезнева среди городских руин.