Владимир Юрков - Командировки в Минск 1983-1985 гг.

До ГУМА мы добрались достаточно быстро – менее чем за полчаса, хотя мне они показались вечностью, поскольку мокрые ноги на холоду, принесенному дождем и пасмурной погодой, стали коченеть. Ехать в неотапливаемом (все-таки лето) троллейбусе было труднее, чем идти, поскольку при ходьбе ноги согревались. В отделе «чулки-носки» мне сказали, что носки продаются действительно по талонам (карточкам), но, ради исключения (поскольку я не только объяснил, но и продемонстрировал создавшуюся ситуацию) с разрешения звсекцией одни носки в руки мне могут продать. Я разлился в благодарностях, и с такой скоростью сменил в магазине мокрые носки на сухие, что завсекцией разрешила мне купить еще одни, чтобы завтра я мог надеть совершенно сухие.

Вот такие милые люди. И такие страшные времена.

А ведь это был 1984 год – сорок лет с того момента, как закончилась Вторая мировая война, о ужасах которой любили вспоминать советские руководители.

Несмотря на это, разруха не только не уменьшалась, но, как чума, быстро разрасталась, уничтожая все новые виды товаров и захватывая все новые регионы. Прилавки пустели, а в обиходную речь входило похабное слово «карточки» или его благородный эквивалент «талоны» 7 . Но многие старики были даже довольны этим, вспоминая благодатные послевоенные годы, когда все выдаваемые карточки обеспечивали тютелька в тютельку и голод, возникший после их отмены в 1948 году.

Как-то раз, приехав в Минск в преддверии Нового Года, мы с Сергеем Ивановичем, вечерком, зашли в продуктовый магазин, находящийся неподалеку от гостиницы, и увидели там, на прилавке, зельц, и серый, и красный. Обалдеть!. Я в свои 24 года никогда в жизни не пробовал зельца, только слышал об этом продукте из свинских голов, сильно любимого немцами. Сергей Иванович заверил, что это будет настоящее объедение, если, конечно, он хорошо приготовлен. Надо было обязательно попробовать! Тем более, что я всегда возил с собою баночку горчицы. С одной стороны, я просто любил эту приправу (и до сих пор люблю), а с другой стороны, мать уверяла меня, что употребление горчицы – лучший способ не отравится при плохом питании. Насколько это, второе, соответствовало действительности – не знаю, но я, как бы, совмещал приятное с полезным. К моей радости тогда горчичные банки уже имели винтовую крышку и были очень удобны в дороге. Мы приехали в командировку на целых три дня, времени на дегустацию было выше крыши, поэтому купили небольшие кусочки одного и другого и побрели в гостиницу лакомится.

Съеденное мне невероятно понравилось. Может, сказалась бесколбасная юность или зельц на самом деле был очень хорош, теперь уж не узнаешь – его вкус я за давностью лет начисто забыл. Конечно мы решили накупить его про запас – побольше, тем более, что на носу Новый Год. На наше счастье в Минске продукты продавали без ограничений. Можно было купить килограмм, можно два, да хоть десять. Как сейчас. Никто бы не остановил.

Набив две увесистые сумки, мы потащили их на завод, поскольку в магазин могли зайти только утром. Ведь поезд отходил в семь часов вечера и после окончания работы у нас оставалось менее двух часов – время достаточное только для того, чтобы перекусив, не торопясь добраться до вокзала. А магазин был в другой стороне, как я сказал – около гостиницы. Собственно говоря – в этом ничего сложного не предвиделось – ну подумаешь сумки – донесем.

Но случилось именно так, как сказал Козьма Прутков: «гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить…»

Сумки наши, когда мы приехали на завод, я оставил в отделе, в холодильнике, дабы они не протухли. Да и забыл про них. Работы у нас было много, мы достаточно долго просидели с руководством отдела, потом распрощались, заметив, что подзадержались – уже скоро поезд, и, даже не перекусив, поехали на вокзал. Настроение было не очень – как всегда шел дождь – нормальная предновогодняя погода в Минске, от которой я всегда заболевал. Поэтому хотелось побыстрее в тепло, в уют, честно говоря, хотелось домой.

Мы без задержек добрались до поезда, залезли в вагон и только тогда поняли, что забыли сумки. «Ну сейчас съедим зельца, а то я жрать хочу» – начал Сергей Иванович, оглядывая купе. Но ничего, кроме своего портфеля и моей сумки на ремне не нашел. «У, еб твою мать!» – было его реакцией на случившееся. Я чувствовал свою вину, поскольку как самый молодой должен был следить за всем, за чем не успевает доглядеть старший, и по возрасту, и по званию, а я не доследил. Мне так надоела эта бумажно-словесная волокита в душном помещении, что я не чаял времени, когда это все закончится, чтобы бежать оттуда на улицу стрелой. Вот и убежал… Понимая вину, я все же оправдывался фразами типа – «Ты то же мог бы заметить, что сумок нет…» Но получалось это как-то фальшиво.

В расстройстве я, в ожидании отправления, решил выйти покурить на перрон, Сергей Иванович уныло пошел за мною – за компанию, хоть он и не курил. Мы шли длинным вагонным коридором вдоль вереницы слабо освещенных вокзальными фонарями окон, как вдруг Сергей Иванович воскликнул – «Вон твой зельц едет!» и, рассиявшись, обгоняя меня, ринулся к выходу. Я заспешил за ним и увидел, что к вагону подходит начальник отдела Берлинский с женой. В руках он держал обе наши сумки с зельцем.

Он рассказал, что после нашего ухода, открыв холодильник, чтобы достать что-то свое, заметил забытые сумки. Поскольку он не знал в каком вагоне мы поедем, то решил пройтись несколько раз вдоль всего состава – авось, либо мы заметим его, либо он нас. К тому же он предположил, поскольку знал, что я курящий, что я буду стоять на платформе. Поэтому он не волновался, что ему придется тащить эти тяжелые сумки обратно – не встретиться мы не могли. Как оно, в конечном итоге, и получилось.

Мы были очень благодарны ему за помощь. Потеряв зельц, мы лишались праздника, о котором так уже размечтались. Денег тогдамы не жалели, ведь они не давали права на покупку. Деньги были третичны, главное было – наличие товара, второе – разрешение на покупку товара, ну а денежки, а денежки – потом.

Я уже отмечал тот факт, что в Минске мы не видели в дугаря пьяных людей, а уж тем более – пьяных хулиганов, которые в Москве в то время были не редкость. Но подвыпившего дебошира однажды мы все-таки встретили.

Мы с Сергеем Ивановичем возвращались в автобусе после трудового дня на Железнодорожную улицу – где располагалась «Гостиница Коммунхоза №1, которая часто давала нам приют во время наших командировок. Автобус, номер которого я не помню за давностью лет) был почти пуст – жители сидели по домам, поскольку стояла типично минская погода – моросил мелкий холодный дождичек, было темно – зима стояла на дворе, да и времени уже было около 8 часов. Хоть свободных мест было навалом, но мы стояли на задней площадке о чем-то беседуя, когда заметили, что с последнего сидения, которое было повернуто против хода автобуса, какой-то «старичок-лесовичок» корчит нам рожи и пытается привлечь наше внимание. Не то, чтобы он был стар, просто одет он был во какие-то одежды неопределенного вида и цвета, и своим видом больше напоминал закутанную деревенскую бабу. Лицо его, покрытое глубокими морщинами, выражало нечто среднее между недоумением и непониманием. Роста он был низенького и, по-видимому, как все коротышки, необычайно хотел ощутить себя большим и сильным. Если бы он был трезв, может быть, он осознал бы смехотворность ситуации и утих, но, разогретый винными парами, он, в своих мечтаниях, взлетел, как Икар, до самого солнца. И даже – выше него. По этой причине, он решил задраться с нами – двумя здоровенными мужиками, которые, к тому же, были еще и значительно моложе его.