Варвара Головина - В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых

— Что это такое?

Она мне отвечает: «Ничего, Мария Петровна, это солнце всходит, спите покойно!» Это был пожар Зимнего дворца!.. Добрая старушка скрыла правду, чтоб меня не испугать! Оказывается, когда мы пили чай у великих князей и старушка Мими чувствовала запах гари, то дворец уже горел, но никто этого не подозревал. Впрочем, потом говорили, что балки тлели уже несколько дней до того. После моего отъезда великих князей уложили спать, а часа через два пламя показалось уже снаружи, так что сестра моя и графиня Виельгорская находились еще у великих княжен при первой тревоге пожара.

Их величества были в то время в Большом театре, где давался новый балет «Восстание в Серале», и моя мать сопровождала императрицу. Когда государю донесли, что дворец горит, он бросился домой на тройке дежурного флигель-адъютанта, так как его сани были отпущены во время представления, а императрица с матушкой отправились в карете к горящему дворцу. Царских детей отвезли сейчас же в Аничков дворец. Императрица же оставалась с моей матерью до последней минуты в своих покоях, помогая собирать и укладывать, что было можно, из своих вещей. Когда огонь уже подвигался к внутренним покоям ее величества и видно было, что спасения нет, государь, находившийся все время на пожаре и распоряжавшийся лично всем, пришел сказать императрице, что пора уезжать из дворца, потому что грозит опасность. Тогда только она решилась покинуть свое горящее гнездо [64] Все это пишу по воспоминаниям, со слов самой государыни императрицы и моей матушки. . Императрица отправилась с моей матушкой тоже в Аничков дворец. Матушка не отходила ни на минуту от ее величества в эту страшную ночь. Когда они проходили через ротонду, ближайшую залу к внутренним покоям, выносили образа из малой церкви, дверь которой выходит в ротонду. Не успели они дойти до середины залы, как все двери в ротонду с треском и свистом отворились, и из двери, ведущей в концертный зал, вырвалось пламя, охватившее ротонду; в эту самую минуту со страшным шумом, силой огня и ветра была привлечена и брошена в двери громадная люстра аванзала… Минута была полная ужаса! Таким образом, императрица, преследуемая огнем, прошла коридором на Салтыковский подъезд и там села в карету с матушкой.

Их величества оставались тверды и спокойны духом, несмотря на весь страх и горе, причиненные им этим страшным пожарищем.

После пожара Зимнего дворца царская фамилия оставалась в Аничковом дворце до перестройки первого, и в этот год елка накануне Рождества была устроена в зале Аничкова. Помню, что этот раз елка была грустная. Государь был ужасно нервный после пожара и все приказывал тушить свечи; ему очень был неприятен вид огня.

Как вообще император Николай Павлович был добр, прост и скромен в обыденном обхождении, можно только удивляться. Он часто посещал мою мать и приходил обыкновенно в шесть часов вечера, совершая свою послеобеденную прогулку пешком (тогда обедали при дворе в половине четвертого или в четыре часа). Родители же мои, по старому обычаю, имели обыкновение отдыхать после обеда. Приходил государь неожиданно. Вдруг слышался троекратный звонок на подъезде, и докладывали матери: «Государь пришел». Пока же матушка выйдет, осветят комнаты и проч., он себе стоит терпеливо в темной гостиной и ждет, пока его попросят в кабинет. Он долго сиживал у матушки, а для нас было громадное счастье ожидать выхода его в соседней комнате и слышать от него какое-нибудь ласковое или шутливое слово. Он никогда не позволял провожать себя далее передней и сам замыкал за собою дверь, чтобы никто не выходил на лестницу. Вообще, учтивость и внимательность государя доходили до такой степени, что в настоящее время их и не поймут.

Приведу для примера два случая, касающихся лично меня, которые врезались глубоко в мою память.

Это было в Ропше во время маневров. Нужно сказать, что матушка моя и, конечно, я с ней всегда сопровождали императрицу в Красное село во время лагеря и оттуда переезжали, следя за маневрами, в Ропшу, куда обыкновенно прибывали к 6 августу для праздника Преображенского полка; праздник начинался с обедни в палатке, после чего церковный парад, потом обед для нижних чинов в саду; офицеры же приглашались к высочайшему столу во дворец. Была я в это время девочка 13 или 14 лет; мы жили с матушкой в комнате, выходящей в среднюю залу, против двери, ведущей в кабинет его величества, в нижнем этаже ропшинского дворца. (В самой той комнате, где мы пребывали, как говорит предание, скончался Петр III; помню, как в детстве эта комната вызывала во мне страх.) Итак, в один из знойных дней маневров, не подозревая, что государь уже вернулся домой, я выбежала из своей комнаты в залу. Вдруг я вижу перед собой государя, с утомленным видом, покрытого пылью, сидящего у двери. Конечно, в первую минуту я испугалась, выбежав так непочтительно, и остановилась в недоумении; но скоро оправилась и поклонилась ему. Он же, отдавая мне милостиво поклон, улыбнулся и сказал следующие слова: «Извините, Мария Петровна [65] Император Николай Павлович по-русски почти всех звал по имени и отчеству. что я не встаю, но я так устал, что сил нет»! И это он, наш великий царь, извинялся — перед кем же? — перед девчонкой, торчащей вечно перед его глазами и росшей почти под его кровом! Мне даже имеют право не поверить, но я могу ручаться за истину того, что пишу.

Другой факт внимания и сердечной доброты императора Николая, случившийся со мною, следующий. Жили мы тогда в Петергофе, и во время этого летнего пребывания их величества имели обыкновение полдничать в различных малых дворцах, разбросанных по Петергофскому парку и выстроенных, как известно, большею частью императором Николаем; он любил Петергоф, который в его царствование очень украсился и, можно сказать, преобразился, ради изящного вкуса государя, имевшего большое артистическое направление ко всем отраслям искусства. Одна из первых его построек в Петергофе был известный «Никольский домик», построенный, если не ошибаюсь, в 30-х годах. Когда этот сельский домик был готов, государь принял в нем императрицу, по нашему обычаю, с хлебом и солью, надев на себя длиннополый сюртук л.-гв. Измайловского полка, в коем он начал службу, как носили в то время отставные солдаты, а великие княжны, все три, были одеты в крестьянские сарафаны; можно себе представить, как этот милый прием тронул царицу.

К этим полдникам, о которых я начала говорить, приглашались лица из свиты их величеств и посторонние гости. Сперва катались по парку; государь ехал всегда в четырехместном тильбюри, сидел на козлах и сам правил парой лошадей, около себя он приглашал сесть одну из фрейлин или дам, а ее величество сидела на заднем месте, тоже с кем-нибудь из приглашенных; другие лица размещались по разным экипажам: шарабанам, яхтвагенам и проч., следя за царским тильбюри. В то время я уже была взрослой девицей, фрейлиной ее величества. В этот же день я была дежурная и разливала чай за царским столом. Нас было семь свитских фрейлин, каждая имела свой день дежурства и тогда находилась почти целый день при ее величестве.