Иван Серов - Записки из чемодана

Некоторые итоги своей работы ГРУ Серов изложил в письме от 20 июня 1966 года, адресованном XXII съезду КПСС (он продолжал добиваться реабилитации):

«Из Франции — стали получать планы НАТО военных действий против СССР, дислокацию их войск и ракетных баз. Количество атомных бомб НАТО и атомных бомбардировщиков.

План нападения на наши стратегические объекты.

Схему наших ракетных баз.

Дислокацию войск СЕНТО и СЕАТО…

Из Скандинавских стран получали сотни листов чертежей самолётов ракетоносцев, бомарк, „земля-воздух“ циклотрон, твёрдое топливо.

Из ФРГ — образцы вооружения (автоматы, винтовки). Кристаллы „Лазера“ и др.

Из США — отчёты ЦРУ о перспективах наших военных радиосвязей, о ракетных полигонах. Внедрил агента в Госдепартамент. Ряд агентов Президиумом ЦК награждены».

А вот — цитата из выступления Серова на бюро парткома ГРУ в октябре 1962 г. (его тезисы также сохранились в личном архиве).

«…коллектив ГРУ хорошо поработал. Количество документов (важных) в 62 г. по сравнению с 61 г. возросло примерно в 2 раза, а наиболее ценных в 1 1/2 р.

Особенно нынче мы удачно поработали по образцам: добыли клистроны [703], лазеры, каких у нас в СССР не было, агрегат для изготовления лазеров, ну и наконец великое дело сделали для 7-го Управления, о чем не могу вам сказать . [704] Эти образцы дают возможность разработки наших отечественных приборов. Так, мне звонили министры, куда мы направили добытые образцы…».

Нагляднее всего свое мастерство ГРУ показало в ходе Карибского кризиса 1962 года, когда мир замер на пороге ядерной войны. Серов был одним из немногих, кто давал отрицательный прогноз размещения на Кубе советских ядерных ракет; он заранее предупреждал, что утечки неизбежны. Именно по линии ГРУ в Кремль поступала основная развединформация из США, а установленный через сотрудника военной разведки полковника Большакова канал неофициальной связи между Кремлем и Белым домом вошел в историю спецслужб.

Впрочем, все эти успехи вышли Серову боком. Из-за Карибского кризиса произошел его окончательный разрыв с министром обороны Р. Малиновским, уличенным им в обмане Кремля. Усложнились и отношения с А. Шелепиным и его ставленником В. Семичастным (в 1961 г. он стал новым председателем КГБ). Да и сам Хрущев — отнюдь не преисполнился благодарности за отличную работу; скорее, наоборот — гонцов, приносящих дурные вести, казнят…

Кольцо интриг сжималось вокруг Серова всё туже и туже.

Да, к борьбе бульдогов под ковром ему было не привыкать: на фоне Абакумова или братьев Кобуловых нынешние противники казались просто смешной комсомольской мелюзгой. Однако само время работало теперь против него…

В январе 1959 года был XXI внеочередной съезд партии, где я был делегатом [705].

Я продолжал уверенно работать, и имелись уже некоторые успехи, так как новый подход к некоторым делам дал свои результаты. Соколовский В. Д. видел это и не скрывал своё удовлетворение хорошей работой.

Малиновский любой мой доклад об успешно проведенных мероприятиях принимал ехидно, с улыбкой, и чувствовалось, что внутри он был бы больше доволен, если бы было плохо.

Вот ведь какие есть люди! И вот такие люди могут приспосабливаться к обстановке, к начальству, но по-прежнему остаются мелкими, у которых личные интересы стоят над государственными.

Такие люди думают, по своей глупости, что окружающие не знают ничего о них, и в этом они заблуждаются. Их же адъютанты и порученцы «по секрету» рассказывают своим «приятелям», как их начальники обогащаются за счёт государства, как они, адъютанты, «обрывают руки», таская тяжёлые чемоданы, получаемые из-за границы. Я часто удивлялся, видя его двурушничество в больших и маленьких вопросах.

Малиновский очень быстро приспособился и перестроился. У меня до сих пор в ушах звучит его тихий голос, когда он нам с Москаленко говорил: «какой я министр».

А тут обрёл себя, окружил подхалимами, завёл генерал-лейтенанта говорливого Блинова*, который своим друзьям сказал, что «только Серов и Москаленко не считаются со мной, все маршалы перед тем, как зайти к министру, спрашивают обстановку у меня».

Это мне рассказал Кирилл Семёнович Москаленко. Я ему на это сказал, что я подхалимничать не собираюсь ни перед кем, в том числе и перед министром. Он сказал, что также не будет…

Я удивляюсь, как самозваные генералы и маршалы, зайдя в приёмную, шёпотом разговаривают, ходят на цыпочках, идут к Блинову узнавать обстановку и настроение министра. Мне за них становится стыдно.

Мне сейчас вспомнилась вычитанная фраза: «Уж лучше стоя умереть, как умирают так деревья, чем преклоняться, лишь бы жить, своё влачить существование». Хорошие слова. Видимо, так и со мной будет.

Один раз на приёме подошёл ко мне старый знакомый артиллерист В. И. Казаков, теперь ему дали звание маршала артиллерии…

«Давай выпьем за тех, кто был человеком и остался таким, в частности, за тебя».

Я несколько удивился тосту, но затем Василий Иванович уточнил: «Вот ты знаешь нашего общего сослуживца по 1-му Белорусскому фронту В. И. Чуйкова, был человек. Как дали маршала, так перестал быть человеком и стал хамом.

Один только И. X. Баграмян не меняется, а остальные, к сожалению, все, как Чуйков, подлые стали» [706].

Действительно, я начал к людям, точнее, к военным, присматриваться и, к сожалению, подметил эту грубую черту, когда после повышения на службе или в звании человек не чувствует матушки-земли и отрывается от неё. Это плохо! Так в нашем обществе не должно быть.

Ну, это небольшое отступление. Не зря народная поговорка существует о том, что мысли человека видны на дне рюмки, т. е. когда выпьет, то из него всё выпирает, что накипело, и он не сдерживается, высказывает это.

…Ну, что мы могли услышать по работе на новом месте, если вся деятельность сводилась к «сообщениям из-за кордона», основанным на вырезках из газет Лондона, Парижа и Вашингтона, с той разницей, что газеты печатают эти сообщения публично, открыто, а наши военные атташе их шифруют, ставят гриф «совершенно секретно» и шлют в Москву, затрачивая громадные средства впустую.

Офицеры и генералы не чувствуют ответственности за дело. С них никто не спрашивает. Начальник ГРУ Шалин, больной человек, в неделю работал 2–3 дня, да к тому же и зрение у него было плохое.

Заместители, Мамсуров* и Рогов*, ни один не знали разведывательно-агентурной работы, и позиция их сводилась к инструктажу, как «разведчику оторваться от наружки». Почему-то в ГРУ у всех была эта болезнь. Вообще, представления о работе не превышали знаний периода 1936–1937 годов [707].