Иван Серов - Записки из чемодана

Я решил съездить в Черновицы и проверить, как там начальник опергруппы Трубников* организует работу в городе, только что занятом нами. Ехали мы быстро и через два часа уже были в районе Бельцы.

Подъезжая к окраине, я спросил местных жителей, прошли ли части Красной Армии. На меня они смотрели с удивлением и сказали, что не знают, а затем показали, где находится полицейское управление: «Там вам скажут». Я удивился их словам.

Пока разговаривал, мне адъютант показал на пыльное облако, тянущееся вдоль полевой дороги более чем на километр. Я решил, что это идет колонна наших войск, и поехал навстречу. Когда подъехал ближе, то увидел, что идут кавалеристы, впереди которых румынское знамя, затем духовой оркестр, впереди офицер и адъютант.

Я, естественно, смутился, так как оказался как бы в тылу у румын, которые могли меня прихватить, и кончено.

Да тут еще у меня шофер — здоровый парень, а ума мало, — как-то растерялся и заохал: «Что будем делать?» Я на него прикрикнул и сказал, чтобы не выключал мотора.

Мгновенно у меня возник план. Я адъютанту сказал: «Делай, что скажу, без промедления».

Подойдя к головному румынскому офицеру, по-кавалерийски поднял и опустил руку, означающую команду: «Внимание и стой!» Колонна остановилась. Спрашиваю, что за часть. Еврей из оркестра перевел. Офицер отвечает: «Румынская кавалерийская дивизия на марше». Спрашиваю, где командир дивизии. Ответ: «В колонне».

Приказываю командирским тоном: «Командира дивизии — в голову колонны». Сам начинаю спрашивать еврея-трубача, откуда идут, куда и когда вышли.

За это время на лихом коне с адъютантом подскакал расфранченный с эполетами командир дивизии и, сидя на коне, обратился ко мне. Я, не дав ему закончить фразу, рукой показал слезть с коня. В этих случаях мне сильно помогло знание кавалерийских команд знаками, когда в бою управляют конницей не голосом, а шашкой, т. е. знаками.

Командир слез и подошел ко мне. Видимо, он уже сообразил, что имеет дело с русским генералом.

Приложив руку к фуражке, отрекомендовался: «Дивизионный генерал Попеску», я ему спокойно ответил: «Корпусной генерал Иванов». На него это произвело впечатление.

Затем я начальническим тоном спрашиваю: «Почему медленно отходите?» Комдив стал мне по карте и по часам показывать, когда выступили, сколько прошли и где будет привал.

Я сморщился и говорю: «Медленно идете, сейчас же скомандуйте „Садись!“ и рысью двигайтесь, так как вас настигают наши войска, и встреча нежелательна во избежание недоразумения». Я откозырял и встал в сторону, ожидая исполнения моего распоряжения.

Румын что-то залопотал, его команда пошла по эскадронам, сели по коням, откозырял и двинулся быстро вперед. Потом шофер и адъютант всю дорогу смеялись, как я ловко вышел из положения.

Конечно, об этом происшествии я в Москву не донес и никому не рассказал, так как за такой скачок мне бы здорово влетело…

Когда я к вечеру вернулся в Кишинев, меня ожидала неприятность. Мне доложили, что князь Долгоруков застрелился.

Я спросил, как это могло случиться. Мне рассказали, что, когда восстановили камеры, решили развести по камерам задержанных, в том числе и князя.

Когда спустились из общей залы вниз, надзиратель подвел князя к общей камере и сказал: «Вот, вам сюда». Князь посмотрел на надзирателя и сказал, что он никогда не сидел в тюрьме и не будет сидеть.

Надзиратель решил, что старичок пошутил, и сказал ему: «Ну, давай, папаша, все должны разместиться по камерам». Князь сунул руку за пазуху, и раздался выстрел. Когда прибыл врач, он уже был мертв. В руке зажат пистолет вальтер № 1, маленький, словно игрушечный.

Я долго раздумывал, почему он это сделал, и как мне донести в Москву об этом. Поздно вечером, точнее, ночью я написал телеграмму в Москву, коротко изложив суть вопроса.

На следующий день, несмотря на свой план поездки на юг Бессарабии, я весь день находился на месте, так как знал, что будет звонок из Москвы. Около 2-х часов дня по ВЧ позвонили из Москвы, и вопреки моим ожиданиям, что позвонит нарком, мне телефонистка сказала: «Вас вызывают по большой молнии». Значит, будет говорить Сталин.

В трубке послышался известный мне приглушенный голос: «Да». Я сразу сказал: «Серов слушает вас, товарищ Сталин».

Сталин, не поздоровавшись, сказал: «Слушайте, как это получилось с князем Долгоруким?» Я, стараясь сохранить спокойный голос, сказал: «Очевидно, плохо обыскали его».

Сталин, рассердившись, сказал: «Это я здесь могу сказать — очевидно, а вы должны знать это». Я промолчал. Затем Сталин сказал: «Эх вы, единственного князя и не могли сохранить!» — и хлопнул трубку.

Ну, после такого разговора можно только представить мое настроение. Я ходил как в воду опущенный. Правда, я об этом разговоре сказал только Сазыкину, да и то предупредил, чтобы не болтал.

Правда, он мне еще потом сказал, что: «Иван Александрович, а ведь когда Вы с ним беседовали несколько часов, так он и Вас мог застрелить, ведь револьвер-то у него был». Я согласился с этим, но на фоне такого разговора со Сталиным это предположение уже не имело значения.

Вечером Хрущев собрал членов Политбюро и командующего КОВО г. Жукова на совещание по ряду вопросов организации Молдавского правительства, о размещении наших войск и других вопросов.

У меня с Хрущевым произошел крупный разговор из-за военного городка, который у румын занимал полицейский полк, а я туда успел разместить полк внутренних войск, т. е. по аналогии. Городок хорошо оборудован, казармы хорошие. Хрущев потребовал передать войскам, а я ему на это сказал, что полк НКВД — это тоже войска.

Хрущев рассвирепел, остальные члены Политбюро Украины на меня смотрели с удивлением, ведь у нас не принято не соглашаться или возражать Секретарю ЦК, а тут еще Хрущев — член Политбюро ЦК ВКП(б).

Получилась неприятная пауза. Я громко сказал, как бы сам про себя: «Донесу в Москву, а там — как решат, так и сделаю». Все замолчали.

Ко мне подошел Г. К. Жуков, обнял за плечо, улыбнулся и говорит: «Ты не горячись, а Хрущев отойдет». Я ему сказал, что полк НКВД в Бессарабии нужен, так как мы не знаем, как себя будут вести вновь обретенные румынские молдаване. Жуков Г. К. согласился. А затем, также вслух, высказал эту мысль.

Вот тогда-то я и убедился, что это человек разумный, имеет свое мнение и не боится его высказать. И не поддакивает, как это делают другие. После этого, казалось бы, незначительного случая я еще с большим уважением стал относиться к Г. К. Жукову.

В Молдавии мы, «украинцы», были около двух месяцев, так как нам было поручено ЦК ВКП(б) до организации Молдавской республики, т. е. создание Совета Народных Комиссаров, ЦК Партии и соответствующих наркоматов.