Елена Обоймина - Рудольф Нуреев. Я умру полубогом!

Вскоре Нуреева пригласили в министерство внутренних дел Франции. Прежде чем вручить ему документы, чиновник спросил, каким будет источник его заработка. Рудольф ответил, что надеется получить работу в самое ближайшее время. Он уже знал через Клару Сент, что друзья ведут переговоры об устройстве его судьбы.

— Источником моего заработка, вероятно, будет труппа маркиза де Куэваса, — ответил Нуреев человеку из министерства.

В конце недели с ним действительно подписали шестимесячный контракт. Рудольф встретился со своими будущими партнершами, среди которых была Нина Вырубова, французская балерина русского происхождения, покинувшая Россию в возрасте трех лет со своими родителями, представителями последней «волны» белой эмиграции, а так же американка Розелла Хайтауэр, и начал репетировать сначала один, а затем с Вырубовой в небольшой, специально снятой в аренду студии.

Глава этой балетной труппы Раймонд Лоррейн, уже упоминаемый выше, тут же стал получать анонимные звонки по телефону, в которых его оскорбляли за то, что он приютил Нуреева в своей труппе. А когда Рудольф впервые вышел на улицу после добровольного заключения, то сразу узнал двух человек, следующих за ним по пятам. Их же он видел и в аэропорту Ле Бурже в злополучный день своего побега…

Когда подошло время репетиций со всей труппой в театре на Елисейских Полях, Лоррейн нанял двух частных детективов, которые должны были повсюду сопровождать Нуреева. А это означало, что Рудольфу приходилось жить под постоянным надзором, позволяющим ему появляться только в классах и на репетициях.

«Но мне нужно было время, чтобы найти в себе силы в своем новом положении, силы, чтобы остаться в Европе и отказаться слушать знакомые голоса, зовущие меня домой, — в страну, которую я еще очень любил, — признавался танцовщик. — Я терпеливо ждал дня, когда мое решение оправдает себя, наконец, найти в себе силы, чтобы компенсировать для себя потребность в замечательных уроках Кировского театра, в его дисциплине, которые только и могут выковать танцовщика такого рода, каким я хотел быть».

Двадцать третьего июня 1961 года Рудольф Нуреев впервые вышел на парижскую сцену в составе труппы маркиза Жоржа де Куэваса.

С первого же выступления здесь его сопровождал полный успех, еще более усиленный раздутой историей о его побеге. В «Спящей красавице» Нуреев танцевал поочередно и Принца, и Голубую птицу, точно также как за месяц до этого исполнял обе эти партии со своей родной труппой. Но ему чего-то не хватало… Выяснилось, что его представление о западном балете было весьма превратным. В труппе маркиза де Куэваса царили посредственность и дурной вкус, танцовщики демонстрировали плохую школу и самодеятельное исполнение. Но между тем никто из них и не собирался выкладываться в репетиционном зале, как это делал Рудольф.

«Балетная труппа маркиза де Куэваса, принявшая его к себе, вселяла надежду, что он будет танцевать все, что захочет, — писал известный искусствовед Виталий Вульф. — Но ситуация, в которой он оказался, только способствовала депрессии — не было занятий, к которым он привык, не было привычной дисциплины, создавшей жизнь тела, без которой нельзя было стать идеальным мастером танца, к чему он стремился».

Но все равно работа приносила немалую радость — он слишком любил свою профессию! За все муки вознаграждали репетиции с Розеллой Хайтауэр. С самого первого дня, как только они стали работать вместе, Рудольфа многое в ней восхищало. Мировая звезда, какой Розеллу представили ему, она не стыдилась учиться у него, молодого танцовщика, усваивая некоторые особенности его техники, которые, как она полагала, были лучше, чем у нее. Забегая вперед, можно отметить: мировая звезда вряд ли ошибалась…

Балерина Виолетт Верди, которая будет дружить с Рудольфом все последующие годы, мастерски и зримо описала его первое появление в «Спящей красавице» труппы маркиза де Куэваса: «Я не могла привыкнуть к его напору, сосредоточенности и, разумеется, к красоте. Он был не столько страстным, сколько неукротимым и неоскверненным. О его чистоте можно было судить по самоотверженности и полной погруженности в роль… В партии принца он показывал человека, ищущего идеал, изумленного его открытием, и внушал поразительное ощущение своей одержимости тем, что ищет, и тем, что нашел. Я никогда не видела такой обнаженной ранимости… Он все вкладывал в свою роль, и роль все для него говорила. Это необычайно привлекало и заставляло публику все больше им интересоваться».

У Нуреева существовал один твердый принцип, к которому всегда с уважением относились в Кировском театре, — он предпочитал побыть в одиночестве перед спектаклем, чувствуя необходимость уйти в себя, сосредоточиться на чем-то главном в своей внутренней жизни. Раймонд Лоррейн не считался с этой потребностью. В первые же дни пребывания Рудольфа в труппе маркиза де Куэваса каждую его свободную минуту, даже перед самым выступлением, за кулисы приглашались журналисты — Лоррейн делал это сугубо в рекламных целях. Нуреева это крайне раздражало: «Мне не понравился тон, которым меня подавали публике в качестве сенсации, не понравилось также и любопытство ко всему, касающемуся моей персоны».

В одном из первых развернутых интервью танцовщик попробовал расставить все точки над i: «Запад и я даем друг другу шанс. Если не поймем друг друга, я, возможно, вернусь обратно».

Мысль о возвращении на родину действительно не покидала его долгое время. Свидетели рассказывают о жарком споре, возникшем между Рудольфом и балериной Александрой Даниловой. Артисты сидели в русском ресторане перед тарелками борща, и прима «Русского балета Монте-Карло» пыталась убедить упрямого Нуреева в своей правоте. В сердцах она стукнула по столу и закричала:

— Ты не можешь вернуться! Каким танцовщиком ты будешь после пяти или десяти лет тюрьмы?

Однажды вечером, когда Нуреев готовился выйти на сцену в «Спящей красавице» в знаменитой партии Голубой птицы, за кулисы явился журналист из вечерней газеты и задал ему массу глупейших вопросов, не имеющих никакого отношения к балету. Кроме того, он привел с собой фотографа, который принес Рудольфу три конверта из советского посольства: телеграмму от матери, письмо от отца и еще одно письмо от Александра Пушкина. Это были первые известия, полученные им из дома со времени решения остаться в Европе. Рудольф знал, что эти письма могут полностью испортить его выступление. Он понимал, что должен сдержаться и прочесть их позднее, но конверты жгли ему руки, и он вскрыл их.

Письмо от Пушкина очень расстроило его. Единственный человек, который действительно хорошо знал Рудольфа, по-видимому, не смог понять его. Александр Иванович писал, что Париж — это город декадентов, чья испорченность может только развратить танцовщика. Если Рудольф останется в Европе, то потеряет не только технику танца, но и всю свою моральную чистоту. Единственное, что ему остается сделать, это немедленно возвращаться домой.