Елена Обоймина - Рудольф Нуреев. Я умру полубогом!

Итак, синьор Пиньоти принимается за работу; осторожно разматывает многочисленные тесемки и ленточки, которые делают ноги атлета похожими на мумии. Еще несколько секунд, и появляется переплетение набухших и пульсирующих вен, готовых взорваться. Зрелище впечатляющее… Правда в том, что танцор — тиран своего тела; он обращается с ним, как с рабом, заставляя его выполнять работы самые тяжелые, самые утомительные, а также самые черные и неблагодарные. Жить в таком режиме, ничем не гнушаясь, не избегая ни тягот, составляющих жизнь атлета, ни скучной обязанности взращивать свою славу, не забывая о чувственных, вернее плотских, порывах — все это огромная нагрузка, необходимая для того, чтобы его хозяин, то есть он сам, не превратился в заброшенный, неухоженный огород. Каждый день подрезать сухие ветки, вспахивать, засеивать и собирать урожай — совсем не остается времени для сна…» [55] Пети Р. Тан лие с Нуреевым / Пер. с фр. Нижний Новгород: Деком, 2007. .

Поклонникам и особенно поклонницам Рудольфа Нуреева обо всем этом известно не было. Уже после смерти танцовщика российские телезрители смогли увидеть документальный фильм о нем. Безжалостная камера отобразила крупным планом ноги Рудольфа — стопы, жестоко деформированные многолетними упражнениями у балетного станка и сотнями выступлений на различных сценах мира. Глядя на эти изуродованные конечности, особенно понимаешь, каким титаническим трудом сопровождается жизнь балетных артистов. По крайней мере, таких, как Нуреев. Неужели все это — ради мгновений славы, кратковременного триумфа, как правило, столь недолгого в их судьбе?

Кадр из кинофильма «Валентино».

«…он без конца твердил: „I want to fulfil my life“ (Я хочу следовать моему призванию). И для того, чтобы „fulfil his life“, у него был, есть и всегда будет танец, его Искусство. Он говорил об этом искусстве опасливо и почтительно, как дикари о своих тотемах» (Франсуаза Саган)

Свои встречи с Рудольфом запечатлела знаменитая французская писательница Франсуаза Саган. Одно из ее стихотворений в прозе (иначе не назовешь!) хочется привести полностью:

«После полудня в Амстердаме мы пошли посмотреть его репетицию.

Это была безликая и грязная студия, с покрытыми пятнами зеркалами и скрипучим паркетом, как все студии в мире.

Он был одет в шерстяное, потрепанное и дырявое трико, из проигрывателя с шипением доносилась музыка Баха. Он остановился, чтобы обернуться на нас, бросить шутку и вытереть лицо. Он запомнился мне вытирающим салфеткой шею, торс, лицо жестами немного хмурыми и удивительно отстраненными, подобными тем, которыми конюхи моют своих лошадей.

Затем он поставил пластинку сначала и, сняв перчатки и свитер, улыбаясь, вышел в середину зала. Зазвучала музыка, он перестал улыбаться, принял позу, развел руки в стороны и посмотрел в зеркало.

Я никогда не видела, чтобы кто-то смотрел в зеркало подобным образом. Люди смотрятся со страхом, удовольствием, стеснением, неуверенностью, но никогда, как посторонние. Нуреев разглядывал свое тело, голову, движения шеи с беспристрастностью, с доброжелательной холодностью, абсолютно новой для меня.

Он бросался, устремлял свое тело, описывал безукоризненный арабеск, вытягивал руки совершенным жестом; он сопровождал движение кошачьей грацией, получая в зеркале отражение одновременно мужской силы и мягкости, смешанных в одном теле, и он сохранял этот холодный взгляд, заинтересованный, но отчужденный.

И все время репетиции, в то время как его тело словно пропитывалось музыкой, в то время как он летал все быстрее и быстрее, выше и выше, казался уносимым неизвестными богами в иные миры грез, он хранил тот самый взгляд. Взгляд хозяина на слугу, взгляд слуги на хозяина, взгляд непостижимый, требовательный и часто почти нежный.

Он начинал два, три раза один и тот же отрывок, каждый раз по-новому и так по-разному красиво.

Затем музыка прекратилась, наконец он остановил ее одним из своих безупречных властных жестов, которыми обладают люди, посвященные в какие-то иные вещи помимо повседневной жизни, и подошел к нам улыбаясь, вытирая теми же рассеянными жестами этот облитый потом, трепетный, задохнувшийся инструмент, который заменял ему тело».

Как никто другой, Рудольф понимал, что этому телу необходимы бесконечные тренажи, чтобы подольше оставаться в форме и сохранять способность к танцу.

В 1981-м в Римской опере состоялась премьера балета «Марко Спада», в котором Нуреев танцевал одну из главных партий. Это была переработанная в балет опера Даниэля Обера «Марко Спада, или Дочь бандита» (1852). Хореографом выступил Пьер Лакотт, и ему однозначно удалась эта красочная постановка со множеством сложных вариаций и дуэтов. По счастью, спектакль был полностью записан 8 января 1982 года и с тех пор радует поклонников Нуреева и просто любителей балета во всем мире. Рудольфу на тот момент было почти сорок четыре, и его актерское мастерство, артистичность и музыкальность были признаны просто фантастическими. Его техника так же остается на должном уровне, особенно если вспомнить умопомрачительный прыжок в первом акте, когда герой Нуреева Марко Спада бесстрашно улетает за сцену в открытую дверь декораций…

В 1983-м произошло событие, определившее образ жизни Рудольфа Нуреева на целых шесть лет: ему доверили пост директора балетной труппы «Гранд-опера» в Париже. Точнее сказать, Рудольф принял руководство труппой после двухлетних переговоров.

Такое назначение не явилось из ряда вон выходящим. В 1980 году другой русский невозвращенец из балетных, виртуозный Михаил Барышников, стал руководителем труппы «Американского балета», в которой он танцевал с самого начала своего пребывания на Западе.

Рудольф долго колебался: стоит ли ему, не способному прожить несколько недель на одном месте, брать на себя столь долгосрочные обязательства? Ведь в контракте значилось, что он 180 дней в году должен проводить в Париже. За всю свою жизнь на Западе танцовщик не сидел столько времени на одном месте!

В итоге Рудольф согласился, но с одной существенной оговоркой: он не будет проводить во французской столице шесть месяцев подряд. Театр в свою очередь обещал новому директору, все еще танцующему, сорок персональных выступлений за эти полгода. Ему также гарантировали возможность не менее одной собственной постановки в год.

Конфликты с чиновниками начались у Рудольфа еще до того, как он приступил к работе на посту директора. По условиям договора Нуреев получал три зарплаты: как танцовщик, хореограф и директор труппы, всего 150 тысяч долларов в год. Но чиновник, отвечавший за национальные музыкальные театры, подал прошение об отставке в знак протеста против подобной суммы, которая попадала в карман одного человека. Дело, похоже, заключалось в элементарной зависти…