Анатолий Черняев - Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991

Несколько дней спустя был у меня разговор с Яковлевым. Он меня спрашивает: Как думаешь, когда в нем (в М. С.) произошел такой перелом? Ведь ты помнишь, как кисло он принял «Детей Арбата»? Потом с Шатровым устроил'… А ведь там — детский сад по сравнению с тем, что сейчас вышло на страницы. А теперь будто подменили: непримирим по отношению к малейшему послаблению сталинизму.

Я: Думаю, что тогда, когда увидел, что и в его окружении во главе с Лигачевым люди думают (и делают) так же, как Нина Андреева, и что даже в генералитете партии не понимают глубины его замысла… Или не приемлют.

Впрочем не было бы Нины Андреевой, ее надо было выдумать. Пошел такой шквал антисталинизма и такая раскованность в газетах, что Лигачев бы и др. не «потерпели»! А теперь он поджал хвост. Наблюдал я его на Политбюро в прошлый четверг — 14 апреля. Нет уж такого апломба. Больше помалкивает. Жалковатый. А когда выступил по какому-то частному вопросу — кажется, о том, что ПТУ должны управляться из центра, а не быть при заводах — на него резко обрушился Рыжков (и это в присутствии нескольких министров), «не согласился» Зайков, и даже Воротников приподнял хвост.

М. С. соломоново мерил — в обычной своей манере, когда речь идет о частности: мол, у всех есть рациональное. Но по сути поддержал премьера. И Лигачев жалко умолк. Я подумал: начинается «отторжение».

Вчера проходил внеочередной Секретариат по подготовке XIX партконференции. И Горбачев сам его проводил. Лигачеву не доверил, хотя тот «по положению» должен вести Секретариат.

В прошлую пятницу, кажется, М. С. поехал в больницу к Асаду, который в тайне приезжал на медицинское обследование. Очень он с ним открыт. С другими -

А. Н. имел в виду реакцию М. С. на финал пьесы Шатрова «А дальше, а дальше!..». Там Ленин уходит, Сталин остается.

европейцами, даже с Шульцем — это правильно: по человечески они порядочные люди. Но с этим (как. впрочем, и с Наджибом) надо быть осторожнее. Коварство — в крови. Ведь Асаду ничего не нужно, как доить нас. И ракеты, чтоб не хуже, чем у Израиля. Все остальное он понимает «по своему». Недаром он близок с Хомейни.

22 апреля был Шульц. Я много готовил к встрече с ним всяких материалов. М. С. то и дело менял «концепции». Диктовал мне. Не удовлетворился, видно, — поздно вечером Добрынина заставил написать две страницы. Но потом в них даже не заглянул.

А сев напротив Шульца, отложил все. Открыл «картонку» — обложку, где бумаги раньше лежали со своими пометками наискосок.

Шульц: «Это и все, что у вас есть?» — шутя.

М. С: У меня много, что есть, — тоже с иронией.

И выдал ему, спокойно, уверенно и глубоко. В ударе был. Он вообще теперь очень уверенно чувствует себя в беседах. И всегда придумывает неожиданные ходы («непредсказуемый Генсек», шутит он). Выдал за последние речи Рейгана, из которых следует, что, «мил (Америке) все равно не будешь». И чем больше популярность Горбачева в мире, тем менее способны будут Рейган и К° воспринимать «новое мышление», т. е. (не то, что согласиться) исходить из того, что никакой ком му н исти чес кой агрессии и экспансии (из Москвы) нет, не будет и не может быть объективно.

Добрынин, заведуя Международным отделом ЦК, продолжает быть «послом». Мне это накладно. Потому, что при подготовке материалов для М. С. ни от МИД'а, ни от Отдела — никакой помощи. То, что они поставляют — не более, чем справки или тривиальности. Идей, даже оригинальных оборотов мысли — как правило — нуль. Если только — не по линии Брутенца.

Впрочем, у М. С. своих идей полно. Тем не менее, при его нечеловеческих перегрузках на внутренних делах, хотелось бы «угадывать» для него, напоминать о самом главном для той или иной внешней оказии — и для бесед, и для документов, постановлений, и при подготовке обсуждений на I IБ. Кажется, пока это удается.

Удаются и сообщения по итогам его бесед. Ему нравится, потому что мне легко улавливать «дух» — я знаю, как он. действительно, думает и по большей части — то, что он хотел бы выдать на публику. Сходный у нас и «стиль» письма — без воды, без нужняка, без холостых ходов.

Это он мне доверяет целиком. Хотя, иногда проверяет. Вот и по итогам Шульца — позвонил уже из машины, по окончании ленинского вечера (22 апреля) — буквально за 20 минут до «Времени» на TV и просил зачитать, что я сочинил. Одобрил.

Впрочем, тут я выработал совершенно новую манеру — по сравнению с Александровым при нем же. не голь ко при Брежневе и Черненко: писать эти сообщения о беседах по факту (а не заранее в МИД'овском стиле) и с использованием не только мыслей, но и выражений, «словечек» М. С.

И как-то все признали, что это взамен пресс-конференций, которые приняты после встреч на высоком уровне на Западе и которые дают собеседники М. С. здесь — в пресс-доме на Зубовской или в самолете… Словом, это наша оценка встреч и то. что мы хотели бы сказать в данной связи.

Только что позвонил М. С. Захотелось, судя по всему, поговорить. Сижу, говорит, обложенный журналами и статьями. Раиса Максимовна вошла — критикует: что ты сидишь! Какой воздух! Ты ведь без движения весь день, пойдем гулять! Приветы мне… По он все гаки минут 20 проговорил со мной.

Первая тема — реакция в мире на его беседу с Шульцем. Все бросились защищать Рейгана. Хорошо, что мы перебросили лидерство с Тэтчер на Рейгана. Там ему место — такому лидерству… А она уже засуетилась, опять просится: дали ей понять.

Я: Естественно. Такой шанс у ней был — «близость с Горбачевым»! Никуда ей не деться. А Рейган пусть отмывается.

М. С. (подхватывает): Все должны помнить, что достоинством мы не поступимся ни при каких обстоятельствах. Да. и знаешь, Анатолий, — они слабину не уважают. Растопчут и разотрут. Им надо время от времени напоминать с кем имеют дело. И ты посмотри, как они (т. е. Шульц, Нитце, Раджуэй) слушали.

Я: Никто не бросился защищать своего президента.

М. С: Да. Шульц — умный и порядочный. Из Киева передают: не стал искать встреч с диссидентами. С народом общается. Убеждается, что я говорю правду. А Нитце? Старик…

Я: Мне кажется, им противно самим — таким людям — политиканство, которое царит у них во главе с Рейганом. Но — вынуждены играть в эту с ним игру.

М. С: Нитце, когда прощались (а М. С. поговорил с каждым в отдельности, когда расставались), говорит мне: Жаль, что я стар и уже не успею делать с Вами дело. Хотя старость — это и мудрость. Много я повидал на своем веку. Со многими пришлось работать. Но с Вами открывается что-то совсем новое. И хочется еще сделать что-то нужное. С Вами — можно.

Раджуэй говорит: Я просто потрясена Вами. Откуда берется этот поток мыслей, это умение все видеть и так, с ходу, далеко глядеть. И так все просто и обезоруживающе.

И посмотри (М. С. — мне), Шеварнадзе мне рассказывает: сидят они — Раджуэй и Бессмертных, «ведет вроде переговоры», и с полуслова все понимают — это так, это рано, это не будем трогать сейчас, отложим. Как два нормальных, здравомыслящих, умных человека. Притирка произошла с этой командой. Когда еще другая-то будет?…