Анатолий Черняев - Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991

Второе впечатление — мы отстали безнадежно. Правда, некоторые на Западе предсказывают советское экономическое чудо, если мы пойдем, наконец, «их путем». Но и в этом случае нам нужно не менее 10 лет. М. С. упустил время, все осторожничал, все боялся за социалистические ценности, хотя и понимал, что ценности эти — уравниловка, социальный эгоизм, иждивение на шее государства.

А теперь эти соцценности оборачиваются против него, потому что возникает рабочее движение со своим естественным, тредъюнионистским законом: «дай мне, а на остальное наплевать».

Финляндия — не знаю, в Японии не был, — но то, что здесь — это, действительно, современное цивилизованное общество, благополучное и высокоразвитое, без разницы между столицей и каким-нибудь провинциальным городком Оулу.

Визит проходил на фоне политических забастовок в Воркуте и гражданской войны вокруг Карабаха. Когда показывают по телевидению наших там солдат, перестаешь что-либо понимать: по ним стреляют, против них вооруженные засады, местная власть их не пускает, куда не хочет пускать, и они ничего не могут поделать.

Горбачев спокоен. И весь мир этому удивляется. Ставит ему в заслугу. Опять он, будучи в Финляндии, развивал свои идеи нового мышления, продолжает расширять его содержание по сравнению с речью в ООН и в Страсбурге.

Третье впечатление сугубо личное. Мне перестает хотеться ему служить. Конечно, всегда можно себя успокоить тем, что ты служишь не ему, а делу — стране, миру, чтоб не было войны, чтоб здравый смысл победил у нас милитаризм и нашу милитаристскую психологию. И т. д. Но все таки, служишь ты именно ему. Конечно, он очень крупная фигура, политик мирового класса, сумел использовать все, что только можно для действительно коренного и уже необратимого изменения ситуации. Но его мысли и его действия при выходе во внешний мир нуждаются в огранке. Иногда он и в чужих мыслях нуждается. И вот этим занимаюсь я. Не всегда один. При подготовке материалов для него, участвуют МИД, Международный отдел ЦК, академические институты и другие ведомства. Но они дают полуфабрикат, окончательный продукт выпускаю я, окончательная форма принадлежит мне, а в таких вещах форма, действительно, содержательна — каждое словосочетание имеет значение. И именно я сочиняю сообщения для печати о его встречах с представителями западного мира. По ним, по этим публикациям мир судит, что имело место. Его встреча с кем бы то ни было становится политической акцией тогда, когда она вышла в печать. У нас эта форма, изобретенная мной, заменяет интервью, которые дают иностранные собеседники Горбачева прессе по окончании встречи.

Не думаю, что всего этого Горбачев не понимает. Но за четыре года, как я при нем, он ни разу ни мне самому, ни тем более другим, никак это не «обозначил».

Вчера был у Брутенца в больнице на Мичуринском. Он с инфарктом, который у него случился в Дублине. Проговорили часа полтора — о том, прежде всего, куда мир катится, и что на этот счет думает Горбачев. Я высказал свое убеждение, что М. С. искренне верит в свою формулу: «социализм — творчество масс»… Вот пусть они и творят, а что получится, посмотрим.

Карэн согласен, но добавляет: нужно при этом все таки и управлять.

Я ему: а как управлять, когда нет механизмов для этого? План можно, конечно, составить, но никто теперь не захочет жить по какому-то ни было плану — нажились по планам! Да, если бы и захотели, уже не смогут. Мы достаточно убедительно доказали всем и самим себе, что общество по плану развиваться не может. Государство — может. до какого-то момента, пока окончательно не оторвется от общества.

Поговорили мы и о том, что М. С. все больше включает личностный момент в кадровую и вообще политику. Это его дискредитирует. Самые опасные симптомы личностной реакции — отношение к Ю. Афанасьеву, делу Старкова, дифирамбы в адрес Ваньки Фролова и сам факт, что этого своего помощника он назначает редактором «Правды».

За пару дней до поездки в Финляндию, приходил ко мне А. Н. Яковлев. У него та же тема горбачевской неблагодарности. За пять лет совместной работы и даже за то, чему Яковлев был инициатором, он не получил ни одного «спасибо». Дружеское расположение, доверие (а иногда игра в доверие) — это да. Но так, чтобы «отличить» или воздать — ни-ни. Дело скорее всего в том, что Горбачев не хочет ни перед ПБ, ни перед ЦК, где Яковлева ненавидят, ни перед обществом идентифицировать себя с ним и тем самым окончательно противопоставить себя Лигачеву. Держит А. Н. как бы «для себя»: что-то может подсказать, посоветовать, что-то написать по поручению.

А. Н. жалуется: во время перестройки все бывшие и нынешние члены ПБ выступали с докладами к 7 ноября (годовщина Октябрьской революции) или к ленинским дням. Яковлеву это ни разу не было поручено. И на этот раз Горбачев назначил для доклада новоиспеченного члена ПБ Крючкова. А. Н. переживает. И в который раз «советуется» со мной — не уйти ли ему в отставку. Я, конечно, протестую, хотя понимаю, что туто с его стороны — желание выплакаться. Но и по делу: если он уйдет, тогда уж явно все поймут, что гласности конец и что Горбачев, действительно, начинает повторять Никиту.

Когда я провожал его до двери, он мне шепотком говорит: Слушай, а что это он (М. С.) который уж раз заговаривает со мной — не уйти ли ему на покой?

Меня это не удивляет, — ответил я. Бывая с ним в отпусках, иногда в самолете втроем с Р. М. я это уже слышал. Идея принадлежит ей. Прошлым январем в Пицунде и этим летом в Форосе она почти всерьез, при мне, убеждала его: пора, Михаил Сергеевич, уходить, замкнуться в частной жизни и писать мемуары. Ее влияние на него нельзя недооценивать. Однажды она прямо так и сказала: «Михаил Сергеевич! Ты свое дело сделал.»

Перечитываю «Гулаг» в «Новом мире» № 9 — о 1917–21 гг… тенденциозно о терроре и т. д. Не исторично. Но. М. С. еще год назад на ПБ заявлял, что не допустит публикации. А теперь «Гулаг» пошел и по правым и по левым журналам. В следующем году уже собрания сочинений будут выходить. И главное, как В. Астафьев в «Комсомолке» недавно: это удар уже не по идеологии Октября, а по всей истории — будто мы «действительно строили светлое будущее». Удар оружием нравственности. Сила языка. Тут он велик в своей истовости.

«Ты уж нас прости, ведь мы тоже тебя простили». Это слова М. С. на ПБ Лигачеву, который по поводу очередного возмущения прессой с горечью, махнув рукой сказал: «Вы все расстреляли, все втоптали в грязь, — и прошлое, и настоящее, ничего не оставили»

По поводу очередной истерики Рыжкова, — что, мол, со всех сторон кричат о кризисе: «экономика — в кризисе, общество — в кризисе, партия — в кризисе, снабжение — в кризисе, всё!» М. С. заметил: Но они ведь только повторяют, что мы сами сказали, в том числе на XIX партконференции. Вот, когда о катастрофе, — тут я не согласен.