Евгений Березняк - Я был «майором Вихрем». Воспоминания разведчика

— За встречу, за строгое соблюдение сухого закона при исполнении боевого спецзадания.

Мы выставили на стол свои запасы. Я представил Павлову пополнение «Голоса» — группу диверсантов-разведчиков Евсея Близнякова.

— Ну, здоровеньки булы, козаки!

Широкоплечий, плотный, несколько грузноватый для своих лет, с глубоко запрятанной лукавой смешинкой в глазах, Павлов и впрямь походил на гоголевского атамана. Много теплых слов было сказано, много хороших песен спето в тот незабываемый для нас вечер. Павлов стал собираться. Его ждала ночная работа. Откуда-то с запада шли от наших боевых товарищей новые радиограммы: «Павлову, срочно…»

— Ну вот мы и дома, — тихо проговорила Ольга, когда гости ушли. — Вот мы и дома.

Вскоре назначения в разные части действующей армии получили Митя-Цыган, Евсей Близняков, Семен Ростопшин, Заборонек, Саша-Абдулла. Разыскали своих летчики Валентин Шипин и Анатолий Шишов. Они возвратились в бомбардировочную авиацию.

От всей группы осталось нас трое: я, Ольга, Анка.

Первые дни я был занят неизбежной канцелярщиной. Сто пятьдесят шесть дней в тылу врага трудно ложились в скупые строки отчета.

Группа собрала и передала в штаб свыше ста пятидесяти радиограмм о дислокации фашистских дивизий и воздушных эскадр, штабах и аэродромах, воинских перевозках по железным и шоссейным дорогам, примерно двенадцать тысяч цифровых групп шифра.

В боевых операциях группа «Голос» уничтожила более ста гитлеровцев, пустила под откос несколько эшелонов, подорвала несколько мостов.

Как мне стало известно позже, командование дало такую оценку деятельности группы:

«Материалы группы «Голос», действовавшей в чрезвычайно трудных и сложных условиях, были исключительно точны и важны: все разведданные были подтверждены боями».

В дни берлинской операции я находился не на Главном направлении, а на Дрезденском. К этому времени и Груши уже не было с нами. В Дрезден вместе с штабом фронта из всей группы «Голос» попало нас двое: я да Ольга.

В Дрездене, на Эльбе, нас застала Победа.

Город дымился в развалинах. Накануне прихода наших войск американцы, руководствуясь отнюдь не союзническим долгом и целесообразностью, буквально перепахали бомбами древний Дрезден.

Мы шли по улице, запруженной войсками. Десантники в маскхалатах, не выпуская оружия из рук, спали на теплой броне Т-34. Им не мешали ни праздничная пальба, ни песни и пляски под залихватские звуки сотен гармоник.

Ротный повар, как две капли воды похожий на нашего Абдуллу, щедро одаривал солдатской кашей немецких ребятишек, выстроившихся в длинную очередь.

Солнце светило вовсю.

— Как зовут тебя, капитан Михайлов? — неожиданно сказала Ольга.

— Березняк. Евгений Березняк. А тебя, Комар?

— Лиза… Елизавета Вологодская. Вот и познакомились, капитан. Где теперь наши?

Подошли к развалинам Цвингера — бывшей резиденции саксонских королей. Кто-то установил репродуктор.

Мы услышали Москву, ликующий голос Левитана: «Победа, дорогие соотечественники, Победа!».

…Свободного времени было много. Привел в порядок свои записи, сделанные сразу после выхода из вражеского тыла. Получилось что-то вроде дневника.

Днем отправлялся на экскурсии, как сам назвал свои прогулки по городу и окрестностям. Впрочем, им скоро пришел конец.

Как-то меня и Ольгу вызвали в штаб. Нам вручили документы. Выдали продовольственные талоны на дорогу. И началась для нас мирная жизнь.

Все эти годы мне очень хотелось встретиться с Василием Степановичем — моим учителем по разведшколе, поблагодарить за все, что он для нас сделал.

После демобилизации я снова в должности заведующего гороно Львова, а затем — начальник управления школ Министерства просвещения УССР. Часто бывал в Москве. Наводил справки, звонил по домашнему телефону. И женский голос, не вдаваясь в подробности, неизменно отвечал: «Василий Степанович в длительной служебной командировке». Встретились мы только в феврале 1969 года. А нашел меня Василий Степанович еще раньше — сразу после появления в «Комсомолке» повести «Город не должен умереть». Поздравил. Завязалась переписка. И вот мы сидим в уютном номере гостиницы «Юность».

Василий Степанович в штатском. Уже несколько лет как расстался с делом, которому отдал почти всю свою «взрослую» жизнь. Персональный пенсионер. Работает. Сколько же мы не виделись? Почти четверть века.

— Рапорт помнишь? А ведь получился разведчик. Я сразу почувствовал — будет толк, особенно после истории с папиросной фабрикой.

…На коробке — дымящаяся папироса. То было наше первое серьезное задание в разведшколе. До этого мы отрабатывали прыжки с парашютом — дневные, ночные. Ночной прыжок требовал особой психологической собранности. Было и такое практическое занятие: хождение в ночное время по азимуту. В марте подмосковные леса коварны, обманчивы. Под хрустящей коркой снега глубокие проталины. А ты пробираешься по стрелке компаса в пункт Б через овраги, лес, старое кладбище. И надо так пройти, проползти, чтобы ни сучка, ни задоринки, ни звука. Снять часового, подложить мину.

Мне, человеку без имени, из «ниоткуда», предстояло раздобыть документы вопреки строгостям (Москва была на особом военном положении), легализироваться на московской папиросной фабрике. Собрать разведданные, представляющие интерес. Начало операции оказалось блестящим благодаря неисчислимым талантам моего напарника, однокашника по школе. Мы жили в одной комнате, сидели за одной партой, в походе ели из одного котелка. Мы действительно были неразлучны — я и Олег. Это был друг, о котором говорят: «Добрый друг лучше ста родственников». Не встречал в своей жизни человека более одаренного, яркого. В разведшколу пришел после двух лет подполья. Был смел, отважен, хладнокровен, находчив, артистичен, быстр в решениях. Роста среднего, но даже бывалых наших учителей Олег поражал какой-то необыкновенной выносливостью.

Разговорчив, но без навязчивости, всегда с внутренним чувством меры, такта. Остроумен, языком владел как рапирой, даст кличку человеку, как припечатает, но без пошлости, ехидства. И при всем при том до кончика ногтей русский человек, щедрая, размашистая, русская натура. Когда я смотрел на Олега, мне всегда вспоминались стихи Алексея Толстого:

Он был полон жизни, мой друг Олег. Счастлив, когда бродил по родным лесам, пил березовый сок, эликсир жизни, как он его называл. Счастлив, когда чувствовал рядом крепкое плечо товарища, а еще больше, когда сам подставлял другу свое плечо. Среди многих талантов у Олега был один, довольно редко встречающийся. В подполье ему приходилось вырезывать печати разных гебитскомиссаров, бургомистров и прочих. Делал он это с таким завидным мастерством, что подпольщики, отправляясь на очередное задание, добивались именно Олежкиной печати. Многие из них обязаны ему жизнью. А я — удачей на папиросной фабрике. Я раздобыл бланк справки, Олег за полчаса изготовил печать. Согласно справке я, Глушков И. И., находился в госпитале по причине ранения, справка освобождала меня от воинской службы «до полного выздоровления».