Михаил Яснов - Путешествие в чудетство

Марина Яковлевна умеет нас подводить к любопытным вопросам, на первый взгляд, простым, но попробуй-ка, ответь! Изюминка в том, что, отвечая, ты должен поставить себя на место героя стихотворения. В данном случае, надо быстро преобразиться вот в такого орехового гнома, представить себя в ореховом домике и понять, что происходит в твоём ореховом мире. Целая вселенная в одном вопросе!

Детство в стихах Бородицкой очень узнаваемо, но повёрнуто к нам своими «умными» сторонами. Кто бы ни стал её героем — ребёнок или зверёныш, рыбка или дождик, лужица или светлячок — каждый решает свои вопросы «детского бытия», а поэт им, героям, и нам, читателям, просто немного помогает, внося в мир гармонию звука и слова. А это, скажу я вам, необыкновенно увлекательное и полезное дело!

Могу с вами поделиться главным секретом чтения: оно «получается», когда проходят годы, а ты снова и снова возвращаешься к книге, полюбившейся тебе когда-то в детстве или отрочестве. И каждое новое прочтение приносит новые ощущения, одаривает новыми мыслями и обогащает новыми чувствами. Мне кажется, стихи Марины Бородицкой предполагают вот такое длительное, многолетнее соучастие в чтении.

Тем более, что многие её книжки получаются на вырост: в них могут оказаться и стихи, казалось бы, для совсем маленьких, как, например, моя любимая «Щи-талочка»:

И тут же весёлая школьная лирика — вроде, возможно, многим знакомого стихотворения «На контрольной»:

Или такие щемящие стихи про то, что почти наверняка знакомо и ребёнку, и взрослому: про родной дом, идущий на слом, — а на самом деле, не только о нём, но прежде всего, о прошлом, об уходящем детстве, о том чувственном опыте, который должен навсегда с нами остаться:

А в стихотворении «Прогульщик и прогульщица», например, не просто рассказ о ребятах, решивших вместо школы отправиться в музей: это трогательная история первой любви, когда, повесив курточки в гардеробе, наши чудные прогульщики «В пластмассовые номерки друг дружке пальцы вдели…» Иногда хватает всего одного намёка, одного точного поэтического образа, чтобы нарисовалось целое художественное полотно.

Уверен, что многие из нас, читая и слушая Марину Бородицкую, наверняка могут сказать: «Да это же всё про меня! Это я такое помню, я так слышу, я об этом думал, и со мной такое бывало…» Если стихи — про нас, это счастье. Счастливое чувство единения с автором и редкостного соучастия чужих стихов в нашей собственной судьбе.

Стихи Марины Бородицкой хочется перечитывать и время от времени возвращаться к каким-то целебным строчкам — как это делал старый портной из её стихотворения: с любовью и вдохновением шил он платье своей маленькой внучке, шил «на счастье и на здоровье», любуясь своей работой и с утра до вечера повторяя:

А ещё — несколько слов про Маринины переводы. Когда-то давным-давно попалась мне в руки книжка — она называлась «В один прекрасный день». День оказался действительно прекрасным — потому что вместе с книжкой я открыл для себя удивительных английских поэтов. Алана Милна, автора знаменитого «Винни-Пуха», я, конечно, знал и раньше. А вот Джеймса Ривза и Элеонору Фарджен тогда прочитал в первый раз. Эти три поэта стали визитной карточкой не только английской поэзии для детей, но и их переводчиков.

Если бы известный всем Знак качества распространялся на поэзию, я думаю, каждый текст Марины Бородицкой был бы им отмечен. У серьёзного поэта есть свои интонации, словечки, фразы, — вот и в переводах Бородицкой прежде всего узнается её индивидуальная речь. Потому что «Драконов нечего беречь!» или — о мыльном пузыре — «Мой не лопнул дольше всех!» — так воскликнуть могла только она, Марина Бородицкая.

Теоретики перевода не прекращают спорить о том, до какой степени индивидуальность переводчика может проявляться в его работе и не должен ли яркий поэт несколько притушить свои собственные краски, чтобы не затмить переводимого автора. В этом споре я остаюсь на стороне переводчика. Мне кажется очень важным то обстоятельство, что, читая переводы Маршака или Пастернака, Левика или Гелескула, мы всегда узнаём их авторство. Ведь эти переводы стали для нас явлением собственной нашей поэзии.

Переводы М. Бородицкой в той же самой степени не спутаешь ни с какими другими — как её собственные стихи и прозу. Просто потому что они — талантливы. Всё, что пишет, она пишет на одном дыхании, стихи и переводы как-то незаметно перетекают друг в друга и создают единое ощущение большой литературы — по степени «вживаемости» в текст, органичности, удивительной чистоте звучания и остроумию они соответствуют тому, что мы называем «переводами поэта». В данном случае я не постеснялся бы сказать: выдающимися переводами значительного поэта.

Читайте Бородицкую, друзья! Это высокое чтение.

Предположим, русская или английская детская поэзия насчитывают, по меньшей мере, три века своей истории. А, к примеру, французская появилась по-настоящему только в нашем столетии. И что — французские дети были необразованны и менее развиты?

И всё же неспроста, скажем, в той же Франции уже три с лишним десятилетия наблюдается буквально бум детской поэзии. Появление всевозможных антологий, тематических сборников, песенников и фольклорных книжек привело в конце концов к обострению интереса у самых разных поэтов (но прежде всего, у читателей) к детскому стиху как таковому. Да и перевод тому способствовал, в том числе, перевод с русского: Чуковский в переложении Эльзы Триоле или целая антология русской детской поэзии, которую составил и перевёл Жан-Люк Моро.