Михаил Яснов - Путешествие в чудетство

Кажется, именно с лёгкой руки Моро наша детская поэзия, в частности, её игровая, «перевёртышная» самобытность стала достоянием и французской традиции. Сам Жан-Люк, большой знаток и мастер детского стиха, с виртуозностью перенимает и «переигрывает» наши формы и формулы, заманивая своего переводчика в хитрые ловушки.

В его книге «Стихи зелёной мышки» есть стихотворение про слона, в подстрочном переводе звучащее так: «Слон так велик, так тяжёл, но это не слон, а сама любовь! У животных, как, впрочем, и у других живых существ, самые большие создания — самые лучшие…» Стихи так и просились в перевод, и переводчик, ничтоже сумняшеся, написал:

А написав, схватился за голову: ведь он перевёл с французского… стихотворение Бориса Заходера, которое перевёл на французский Жан-Люк Моро:

Представляю себе, как могут себя почувствовать, предположим, гипотетические английские переводчики знаменитых «английских» стихов Вадима Левина!

Кстати, о Вадиме Левине. Ехал он однажды в поезде «Москва — Симферополь» с двумя симпатичными соседками по купе — бабушкой и её пятилетней внучкой. В Харькове бабушка купила для внучки детский журнал, да вот незадача — журнал оказался на украинском языке и назывался «Малятко». Вадим Левин решил помочь маленькой девочке, нашёл в журнале понравившееся ему стихотворение и быстро перевёл его с украинского на русский:

«На следующий день, — продолжает В. Левин, — в разговоре с редактором крымского издательства я рассказал о том, что «открыл» хорошего украинского поэта Владимира Орлова и был бы рад переводить его на русский, если бы меня с ним познакомили.

— Познакомить нетрудно, — сказала редактор. — Мы с ним дружим. Владимир Орлов живёт в Симферополе, в пяти минутах ходьбы отсюда. Боюсь только, что переводить его на русский вам не удастся.

Через десять минут я уже рассказывал автору его стихотворение в своём обратном переводе с украинского. В ответ он прочёл мне свой подлинник:

Дело, конечно, не в близости украинского и русского языков — переводчики знают, что подобная близость только усложняет работу, дело в конгениальности переводчика и автора, как бы выспренне не звучало это слово.

Где-то поблизости лежит противоположный приём, когда переводчик детских стихов «внедряет» в иноязычный текст ассоциации из отечественной поэзии, подхватывая игру, заложенную в оригинале. Так, приходят на память замечательные перифразы строк русской лирики из переложения «Алисы в стране чудес», сделанного тем же Б. Заходером, в частности, воскрешение на страницах сказки детской поэтической классики, представленной именами Л. Модзалевского, К Петерсона, А. Пчельниковой, В. Фёдорова…

Но куда как любопытно, когда объектом детской пародии становится сама традиция перевода. В «Книге о пародии» её автор Вл. Новиков справедливо утверждал, что пародия — «это всегда образ жанра ». С подобным «образом» лихо разделался во «Вредных советах» Григорий Остер. «Ход от противного», который Остер так любит использовать, оказался весьма удобен именно для пародии, причём источником её становится — помимо усреднённой, безликой детской лирики — объект, вроде бы, далёкий от творчества для детей.

Это, естественно, Остер. А вот древнегреческий поэт Архилох в переводе В. В. Вересаева:

На мой взгляд, Г. Остер тонко подхватил интонацию, ритмический строй назидательной античной лирики — вернее, традиции её перевода на русский язык, идущей ещё от Пушкина (достаточно вспомнить его известное переложение из Катулла: «Пьяной горечью Фалерна / Чашу мне наполни, мальчик…»), соединив эту интонацию с укоренившимися в современной детской поэзии «звуковыми» ходами обэриутов: «Бегал Петька по дороге, по дороге, по панели, бегал Петька по панели и кричал он: «Га-ра-рар!» Я теперь уже не Петька, разойдитесь! разойдитесь! Я теперь уже не Петька, я теперь автомобиль…» (Д. Хармс, «Игра»).

Дело, конечно, не в копировании схожих сюжетов, не только в интонационном родстве. «Вредные советы» обыгрывают штампы «добрых» советов, а через них — штампы поведения и мышления. Поэтому стихи легко становятся сатирой — в классических канонах этого жанра.

Чужое имя, маска, которые нередко оборачиваются пародией, — одно из характерных качеств детской поэзии. Да и она сама зачастую становится маской, под которой скрываются приёмы взрослой лирики. Чем дальше — тем больше: уловленная «передразнивателем» лирическая традиция может стать объектом вторичного пародирования — уже на уровне пародии на самого автора, в частности, и автора «Вредных советов». Когда-то по этому поводу у меня придумалось такое:

Таким образом детская поэзия обретает карнавальность, множественность масок, когда чужое имя становится необходимой составной частью поэтической речи, обращённой к маленькому читателю. Так что «уловки взрослого разума» нам, надеюсь, только на руку!

Скажу честно: я очень люблю стихи для детей Григория Кружкова и нередко их перечитываю. Беру какую-нибудь его книжку — и начинаю читать-читать-читать-читать, пока не дохожу до страничек с «Содержанием», и эти странички тоже прочитываю с большим удовольствием, потому что, читая содержание, такие опытные читатели, как мы с вами, получаем удовольствие от одних только уже знакомых названий, а заодно и вспоминаем то, что сейчас прочли. Например, что-нибудь такое: