Зинаида Чиркова - Вокруг трона Екатерины Великой

Все свои средства, которые давала ему Екатерина, Ланской тратил лишь на приобретение произведений искусства и на пополнение своей библиотеки. Он читал столько, что не было при дворе ни одного человека, который был бы таким знатоком всех книжных новинок и умел бы так объяснить их содержание.

Может быть, именно потому, что Ланской стал завзятым книголюбом, он и дал совет Екатерине, которым она с радостью воспользовалась.

Только что в Россию после многих лет скитаний по заграницам вернулась княгиня Дашкова. Она бывала в домах прославленных философов, часами толковала с Дидро, слушала лекции известных мастеров в университетах Европы вместе с сыном, которому дала незаурядное образование.

И Ланской посоветовал Екатерине назначить эту выдающуюся женщину директором Академии наук. Екатерина вначале засомневалась, но потом оценила полезность совета. Уже много лет Дашкова была словно бы в оппозиции к Екатерине, ворчала, что ничего не получила от переворота 1762 года, что её обошли, что другие встали на её место, когда давали награды за участие в этой революции. Она ворчала и ворчала, и Екатерина была очень недовольна своей бывшей подругой.

Пожалуй, совет был хорош. Во-первых, давно было пора заменить расточительного и бестолкового Домашнева, при котором Академия впала в летаргический сон, а во-вторых, появилась прекрасная возможность заткнуть рот княгине Дашковой крупным куском.

На ближайшем же балу Екатерина отозвала в сторону, далеко от всех, Дашкову и предложила ей стать директором Академии.

Конечно же княгиня рассчитывала получить нечто большее — пост какого-нибудь министра, придворный пост, но Академия! Екатерина не дала ей возможности долго разговаривать.

— Лучше назначьте меня начальницей над своими прачками, — волновалась Дашкова.

Но Екатерина мягко сказала, что лучшего директора Академии она не видит: женщина, образованная и умная, деловая и хозяйственная — нет, никто лучше Дашковой не сможет вывести Академию из тупика.

И она отошла от княгини, а та помчалась домой и, даже не снимая бального платья, принялась строчить письмо с отказом. А потом поехала к Потёмкину и начала жаловаться, что ей предлагают не то место. В заключение она показала ему своё письмо.

Но Потёмкин отреагировал на него совсем не так, как рассчитывала Дашкова, — он просто взял и порвал его на мелкие кусочки.

Взбешённая княгиня поехала домой и снова села писать отказ, всё ещё не раздеваясь.

Но едва она его закончила, как ей принесли указ о назначении, и Дашковой пришлось умолкнуть.

Она начала работу в Академии и так увлеклась, что продвинула несколько проектов, и в частности, создание словаря русского языка. Сразу же наладила она и хозяйственную деятельность Академии. Ланской ликовал: его совет очень помог Екатерине.

Конечно же он старался не упустить ни малейшей возможности, чтобы узнать об Академии, поинтересоваться, как идёт создание словаря, разбирался и в других заботах Дашковой. Но Ланской был очень прямым человеком и терпеть не мог несправедливости, поэтому сразу же завязался конфликт с княгиней.

При академии наметилось издание «Новостей», которые в то время назывались «Ведомостями». За это издание Дашкова просила отвечать князя Барятинского, также отряжённого Екатериной в академию, и газета выходила регулярно.

Свою поездку в Фридрихсгам Екатерина обставила пышно, взяв с собой не только сановников и министров, но и своего фаворита. «Ведомости» регулярно печатали отчёты об этой дипломатической поездке. Однако нигде не промелькнуло ни одного имени, кроме Екатерины и самой Дашковой. Естественно, Ланской возмутился: столько людей окружало императрицу, а по газете получалось, что в её свите была лишь Дашкова.

Он поймал её на одном из балов и спросил, почему в газете упоминается только фамилия Дашковой вслед за Екатериной, как будто всё окружение императрицы состояло из одной княгини.

Дашкова не полезла за словом в карман. Она ответила, что за освещение этой поездки отвечает князь Барятинский и его отчёт как был написан, так и напечатан, а сама Дашкова никаким образом не знала об этой публикации.

Ланской настаивал, что директор академии, которому подчиняется всё, была обязана знать, тем более что освещать такую большую поездку необходимо было со всей осторожностью и вниманием, но Дашкова снова высокомерно противоречила фавориту.

Он ушёл, глубоко уязвлённый этим высокомерием.

Впрочем, как ни странно, он ничего не сказал об этом Екатерине, и императрица не ведала об этом случае. Другой на месте Ланского устроил бы отставку Дашковой или же проявил бы просто немилостивое отношение, но ему были не свойственны интриги и оговоры, и потому только много позже узнала императрица об этом конфликте.

Результаты работы Дашковой разочаровали Екатерину. Она писала о словаре, последние три буквы которого разрабатывала сама Дашкова:

«Труд получился сухим и тощим, и в его нынешнем виде я вижу лишь перечень не вошедших в обиход и не распространённых слов. Что касается меня, уверяю, что из них я не понимаю и половины. Французская академия очистила национальный язык, изъяв из него всё, что там было варварского...»

Дашкова, однако, не обеспокоилась критическим разбором императрицы, а продолжила своё дело — это были первые попытки пересмотреть грамматику русского языка, наметить пути очистки его от варварских выражений, уточнить орфографию и пунктуацию.

Княгиня нашла выход из этой ситуации. Она создала газету «Собеседник друзей русского языка» и просила Екатерину сотрудничать. В типографии академии Дашкова напечатала несколько исторических произведений императрицы и пригласила её к сотрудничеству и в журнале.

Екатерина анонимно, естественно, напечатала в газете несколько небольших весёлых, остроумных рассказов. Но предварительно она показала их Ланскому, и он выправил её стиль, подсказал чисто русские выражения. Грамматические ошибки он также заметил и исправил их.

«Должна вам сказать, что вот уже четыре месяца, — сообщила Екатерина Гримму, — как в Санкт-Петербурге выходит русская газета, где замечания и примечания заставляют иной раз смеяться до слёз. В целом эта газета является забавной смесью всякой всячины...»

Эти четыре года с Ланским были для Екатерины самыми спокойными и счастливыми, и потому она пишет много комедий, которые ставятся на сцене Эрмитажа.

«Вы спрашиваете меня, почему я пишу столько комедий, — писала она Гримму. — Во-первых, потому, что это меня забавляет, во-вторых, потому, что мне хотелось бы содействовать подъёму национального театра, которому из-за нехватки новых пьес уделяется недостаточно внимания. А в-третьих, потому, что полезно немного поругать выдумщиков, которые начинают задирать нос...»