Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I

ЧАСТЬ V 1902 — 1905 г. г.

УЕЗДНОЕ ПРЕДВОДИТЕЛЬСТВО. УЕЗДНЫЕ ЧИНЫ. УЧИЛИЩНОЕ ДЕЛО. КОМИТЕТЪ О СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫХЪ НУЖДАХЪ. ВОИНСКІЕ НАБОРЫ. СМЕРТЬ ОТЦА. РОЖДЕНІЕ СЫНА АЛЕКСАНДРА. КАРТИНЫ ГОЛОВКИНСКОЙ ЖИЗНИ. ДОМЪ. ЗИМНІЙ ДЕНЬ. МАЛИНОВЪ ЛЕСЪ. ЛОСИНЫЯ ОХОТЫ. ЯХТА „СИРЕНА”. ЛИЧНЫЙ СОСТАВЪ ПРЕДВОДИТЕЛЕЙ И ДЕПУТАТОВЪ. ДОМЪ ДВОРЯНСТВА. СОСЛОВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ. ЯПОНСКАЯ ВОЙНА. ОБЩЕСТВЕННЫЯ НАСТРОЕНІЯ. ПРІѢЗДЪ ГОСУДАРЯ ВЪ САМАРУ. ОППОЗИЦІОННЫЕ КРУГИ ЗЕМСТВА. ЯНВАРСКОЕ ЗЕМСКОЕ СОБРАНІЕ 1905 ГОДА. ІЮНЬСКОЕ ДВОРЯНСКОЕ СОБРАНІЕ 1905 ГОДА. ГУБЕРНАТОРЪ ЗАСЯДКО. ИЗБРАНІЕ МЕНЯ ГУБЕРНСКИМЪ ПРЕДВОДИТЕЛЕМЪ. НОВОИЗБРАННЫЕ СОТРУДНИКИ. ВСТУПЛЕНІЕ ВЪ ДОЛЖНОСТЬ. САМАРСКІЙ ДОМЪ.

56

Лѣтомъ 1902 года произошло въ моей жизни крупное и рѣшающее событіе: 15-го іюня, на очередномъ Дворянскомъ Собраніи въ г. Самарѣ, я былъ единогласно избранъ Ставропольскимъ Уѣзднымъ Предводителемъ Дворянства.

Сбылась моя мечта — не честолюбія, а именно мечта возобновленія моей мѣстной общественной службы, безъ которой мнѣ все же было тоскливо. Предводительство меня всегда привлекало, потому что въ качествѣ руководителя всей помѣстной уѣздной жизни можно было много добра и пользы приносить мѣстному крестьянскому населенію. Предводительство давало мнѣ возможность вновь вернуться въ родную знакомую среду и обычную дѣловую обстановку.

Долженъ сознаться, выборы, да еще столь единодушные, меня до глубины души порадовали и несомнѣнно польстили моему самолюбію. Принялъ я свое избраніе на отвѣтственный уѣздный постъ бодро и увѣренно, съ сознаніемъ достаточной подготовленности къ этой сложной должности.

Уѣздная моя работа стала протекать въ дружной обстановкѣ бывшихъ моихъ сотрудниковъ по Съѣзду.

Судебныя засѣданія обычно велъ С. А. Сосновскій, но нерѣдко приходилось и мнѣ предсѣдательствовать по дѣламъ, которымъ я придавалъ особо серьезное значеніе.

Составъ земскихъ начальниковъ я засталъ почти тотъ же, что былъ и ранѣе.

Исправникомъ былъ мой старый знакомый, почтенный А. А. Агатицкій.

Спокойный и ровный, Агатицкій превосходно зналъ полицейское дѣло, всю свою жизнь проведя на этой службѣ. Въ короткое время онъ сумѣлъ сдѣлаться общимъ нашимъ любимцемъ, почти со всѣми сойдясь на „ты”, несмотря на нѣкоторый свой уѣздно-обывательскій недостатокъ, заключавшійся въ томъ, что онъ водки совершенно не пилъ, въ рѣдкихъ случаяхъ лишь „пригубливая” какое-нибудь сладковатое слабое винцо.

Болѣе пріятнаго спутника, чѣмъ Александръ Алексѣевичъ, во время воинскихъ наборовъ, нельзя было себѣ представить. Надо, отдать справедливость, при немъ полиція была подтянута и исполнительна, но много говорить со своими подчиненными онъ не любилъ, да и... не умѣлъ.

Однажды, на одномъ изъ сборныхъ пунктовъ, по окончаніи набора, я попросилъ Агатицкаго поставить на видъ старшинамъ о необходимости должнаго содержанія зимнихъ дорогъ. — Это по твоей части, дорогой Александръ Алексѣевичъ, — сказалъ я ему, — прошу, какъ слѣдуетъ — внуши имъ”. Когда вошли къ намъ всѣ старшины, урядники и старосты, я обратился къ нимъ съ рѣчью, высказавъ все, что считалъ для общаго дѣла важнымъ и необходимымъ, и предупредилъ ихь, что съ ними сейчасъ будетъ говорить исправникъ. Онъ встряхнулся, оправилъ многочисленныя регаліи, всталъ въ величественную позу, солидно откашлялся и медленномъ длинными паузами, охрипшей октавой, произнесъ:— „Старшины! Скоро зима! вѣшки! слышите?!..” То была единственная публично-произнесенная „начальническая рѣчь”, слышанная мною изъ исправничьихъ устъ за все мое предводительское трехлѣтіе. Но дѣло у него въ уѣздѣ шло и — повторяю — хорошо шло.

Нашъ милый исправникъ былъ добрѣйшей души, деликатный въ высшей степени, временами даже застѣнчивый.

Любилъ я бывать въ его уютной Ставропольской квартирѣ, сплошь завѣшанной всевозможными фотографическими группами изъ прошлой его службы. Душевный простой и милый былъ человѣкъ.

Ставропольскимъ воинскимъ начальникомъ въ описываемое мною время состоялъ полковникъ Н. М. Стафіевскій — маленькій человѣчекъ, по внѣшнему своему виду лишенный всякой воинственности, вѣчно жаловавшійся на свой склерозъ, рамоликъ настолько, что временами онъ путалъ наименованіе царствующаго Государя въ своихъ начальническихъ публичныхъ выступленіяхъ передъ собравшимися новобранцами. Вообще много было у насъ на былой Руси добраго и хорошаго, но и немало встрѣчалось въ ея оффиціально-служебной жизни непонятнаго. По гражданскому - вѣдомству почему то часто сдавали все устарѣвшее или лишнее на складъ въ Сенатъ, а по военному — въ воинскіе начальники. Между тѣмъ, казалось бы, по заданіямъ Великаго Петра, отвѣтственныя должности слѣдовало бы снабжать отборными силами!

Секретаремъ Воинскаго Присутствія состоялъ Петръ Іустиновичъ Ледомскій. Онъ же, искони вѣковъ, безсмѣнный секретарь Предводителя Дворянства.

Одновременно съ моимъ избраніемъ въ 1902 году были установлены и особыя правила для замѣщенія должности секретаря Воинскаго Присутствія. Требовалось представленіе кандидата Предсѣдателемъ Уѣзднаго Присутствія и затѣмъ его утвержденіе Губернаторомъ. Я рекомендовалъ Начальнику Губерніи Ледомскаго, какъ человѣка аккуратнаго, знающаго, всѣмъ давно извѣстнаго и безусловно подходящаго для должности секретаря Ставропольскаго Уѣзднаго Воинскаго Присутствія.

Пришлось мнѣ вскорѣ послѣ этого быть въ Самарѣ. Являюсь къ Губернатору, А. С. Брянчанинову. Обычно онъ радушно меня встрѣчалъ. Вдругъ мой милый „Помпадуръ” величественно заявляетъ, что онъ не считаетъ возможнымъ утвердить представленнаго мною Ледомскаго, на томъ основаніи, что новая должность, „по духу закона”, требуетъ серьезнаго къ себѣ отношенія и должна быть замѣщаема лишь „людьми спеціальнаго знанія и настоящаго труда”.

Брянчаниновъ начальнически-снисходительно, не безъ нѣкотораго благодушія, далъ мнѣ понять, что мое представленіе Ледомскаго, вѣроятно, основано не на его пригодности для данной должности, а исходитъ изъ великодушнаго желанія „своему” человѣку предоставить лишнее матеріальное обезпеченіе... „У меня имѣется свой кандидатъ”, добавилъ внушительнымъ тономъ Губернаторъ, „подсказанный милѣйшимъ Иваномъ Афанасьевичемъ* — человѣкъ на самомъ дѣлѣ достойный и опытный дѣляга”...

Меня взорвало. Я не выдержалъ, всталъ и, стараясь сдерживаться, заявилъ Начальнику Губерніи, что подобная его оцѣнка личности моего кандидата носитъ совершенно произвольный характеръ, также какъ и высказанныя имъ догадки о самыхъ мотивахъ моего представленія. „То и другое, — добавилъ я взволнованно твердымъ голосомъ — по моему мнѣнію настолько порочатъ, какъ почтеннаго Ледомскаго, такъ и самого Предводителя, Подписавшаго представленіе, что дальнѣйшая служба послѣдняго представляется мнѣ, при подобномъ явно недовѣрчивомъ отношеніи Начальника Губерніи, совершенно невозможной. Потому, не желая входить въ препирательства съ Вашимъ Превосходительствомъ относительно личныхъ и служебныхъ качествъ достойнѣйшаго и давняго уѣзднаго работника Ледомскаго, принимая во вниманіе проявленное ко мнѣ недовѣріе со стороны Начальника Губерніи, я вынужденъ теперь же, передъ уходомъ изъ кабинета, заявить Вамъ, что обо всемъ зтомъ будетъ мною доложено моимъ дворянамъ-избирателямъ на предметъ избавленія меня отъ дальнѣйшаго несенія моихъ обязанностей Предводителя Дворянства, о чемъ имѣю честь Васъ предупредить”....