Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I

23

Вернусь къ прерванному повѣствованію о первомъ моемъ знакомствѣ съ Буяномъ и его обществомъ. Въ красивой обширной деревянной усадьбѣ, расположенной на возвышенной береговой сторонѣ живописной широкой рѣчной долины, въ маѣ 1893 года, размѣстилась вся семья Ушковыхъ, съ Константиномъ Капитоновичемъ во главѣ — всѣ четыре сына съ ихъ воспитателемъ Лопаткинымъ, и обѣ дочери.

Милые, симпатичные, веселые и общительные Ушковы сразу завоевали мои симпатіи, и въ часы досуга я испытывалъ искреннее удовольствіе быть въ обществѣ этой, Господомъ Богомъ ниспосланной мнѣ, радушной семьи. Особенно полюбился мнѣ самъ Константинъ Капитоновичъ, рѣдкій по обаятельности человѣкъ, простой, веселый сотоварищъ по безчисленнымъ нашимъ совмѣстнымъ охотамъ, хозяйственнымъ поѣздкамъ и пикникамъ, въ исключительной по своей красотѣ Ново-Буяновской мѣстности. Несмотря на разницу лѣтъ, насъ объединяла одна общая страсть къ природѣ, къ вольному ея простору, къ землѣ, хозяйству и всему деревенскому быту.

Сколько велось у меня откровенныхъ съ нимъ задушевныхъ бесѣдъ, съ этимъ удивительно сердечнымъ и отзывчивымъ человѣкомъ. Вспоминается мне, напримѣръ, теплая, благоухающая, майская лунная ночь. Трудовой день прошелъ. Закончено все срочное. Канцелярія закрыта, прислуга отпущена. Задувъ послѣднюю лампу въ своей квартиркѣ, я вышелъ на балконъ. Деревня спитъ; кое-гдѣ лишь перестукиваются ночные караульщики. Свѣтло, какъ днемъ. Мѣсяцъ, словно огромный небесный фонарь, освѣщаетъ своимъ таинственнымъ фосфорическимъ блескомъ разстилающуюся передо мной улицу, оврагъ, а за нимъ бѣлѣющую церковь. Стоишь и млѣешь отъ прянаго ночного воздуха, насыщеннаго спѣлымъ запахомъ оттаявшей земли и издали доносящимся ароматомъ разогрѣтой за жаркій день лѣсной Буяновской громады...

Вдругъ въ ночной тиши послышались шаги. На темномъ фонѣ улицы ясно сталъ выдѣляться обликъ одѣтой въ бѣлое человѣческой фигуры, остановившейся передъ моимъ флигелемъ въ нерѣшительности. Догадываясь, я со своего балкона окликаю милаго сосѣда-хозяина... — „Я такъ и зналъ, что Вы еще не спите, — слышу въ отвѣтъ голосъ Константина Капитоновича: - хотѣлъ Вамъ предложить на часокъ-другой прокатиться къ Николаевскому Бору... Ужъ больно ночь хороша!” Сказано — сдѣлано! И вотъ, вдвоемъ, въ шарабанѣ, легкой рысью, а гдѣ и шагомъ, проѣзжаемъ мы по чудному сосновому бору, фантастически, какъ затѣйливое кружево, разукрашенному подъ сѣнью таинственныхъ лунныхъ лучей. Хорошо, красиво было тогда вокругъ насъ и тепло на душѣ!..

Вспоминается мнѣ тотъ же незабвенный Константинъ Капитоновичъ бъ иной обстановкѣ и въ другое время года: ноябрь. Легкій морозъ — градусовъ б — 8. Вдали отъ всего и всѣхъ, въ лѣсной глуши, на опушкѣ слегка заиндевѣвшаго березоваго молодняка, сижу въ наскоро устроенномъ шалашѣ... Только что окончилась охота. Изъ лѣсу десятокъ верхачей на насъ наганивали тетеревовъ, довѣрчиво подсаживавшихся около искусно сдѣланныхъ и насаженныхъ надъ нашими головами чучелообразыхъ своихъ сородичей. Выстрѣлы отпугнули на далекое пространство уцѣлѣвшихъ пернатыхъ красавцевъ. Дѣлать въ своемъ прикрытіи оставалось нечего... Покинувъ свое насиженное мѣсто и дыша полной грудью свѣжимъ „ядренымъ” воздухомъ начавшейся зимы, ступая по мягкому пухлому покрову бѣлоснѣжной пороши, перехожу черезъ обширную поляну къ шалашу Константина Капитоновича и, конечно, застаю его за любимымъ дѣломъ — раскладкой обильной охотничьей закуски, которую обычно заготавливала на дорогу и охоту почтенная экономка Любовь Максимовна, выняньчизшая всѣхъ молодыхъ Ушковыхъ. Торопиться домой было не къ чему, погода стояла великолѣпная, загонщики-верхачи отпущены, лошади съ кучерами расположены тоже въ сторонѣ въ ожиданіи сигнала — охотничьяго рога. Мы одни, кругомъ — тишина, чистота дѣвственнаго снѣга и до страсти любимая нами обоими красота близкой Божьей природы... И безъ конца, бывало, велась въ подобной обстановкѣ наша непринужденная задушевная бесѣда, касавшаяся всего понемногу, причемъ само собой и Москву съ ея шумнымъ весельемъ въ нашемъ шалашѣ не забывали...

Однажды ѣхали мы съ Константиномъ Капитоновичемъ изъ Новаго Буяна въ другое его имѣніе при селѣ Рождественно Симбирской губ., расположенное противъ Самары. Переправившись черезъ Волгу около Царевщины, подъ Царевымъ Курганомъ, намъ пришлось проѣзжать вдоль рѣки симбирскимъ крутымъ берегомъ, а дорога была сильно раскатана и выбита огромными ухабами, ѣхали мы на Ушковской вороной тройкѣ съ знаменитымъ „Знатнымъ” въ корню, сильнымъ жеребцомъ исключительной выносливости. На козлахъ сидѣлъ малосильный кучеръ Артемій. Снѣгу въ тотъ год было много. Зима была вѣтряная, и буранами на нѣкоторыхъ мѣстахъ надуло саженные сугробы. На одномъ изъ ухабовъ лошади почему-то рванули, сани подскочили, за ухабомъ послѣдовалъ крутой раскатъ, за нимъ — сильный толчекъ и оба сѣдока, Константинъ Капитоновичъ и я, выбитые изъ своихъ сидѣній, сразу же окунулись въ мерзлую, пушистую снѣговую пучину...

Высунувшись изъ своей неожиданной берлоги, я увидалъ вдали остановленную тройку съ обернувшейся красной заиндевѣвшей физіономіей Артемія. Кое-какъ выбравшись на дорогу, я не безъ опаски началъ спрашивать: „Гдѣ же Константинъ Капитоновичъ?”

Вслѣдствіе силы толчка, крутизны берега и снѣжныхъ сувоевъ, ожидать можно было всего... Стали мы звать Ушкова и кричать. Прошло нѣкоторое время, показавшееся намъ, вѣчностью, какъ вдругъ въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ дороги, изъ под нависшихъ надъ крутояромъ таловыхъ вѣтвей, сплошь заваленныхъ глубочайшимъ снѣжнымъ покровомъ, послышался знакомый голосъ, весело меня звавшій. Бросаюсь не безъ труда къ нему, увязая по поясъ въ сугробѣ, добираюсь до тальника и что же вижу? На днѣ глубокой снѣжной воронки, образовавшейся отъ паденія бѣднаго Константина Капитоновича, сидитъ онъ самъ въ спокойной, счастливой позѣ, держа въ рукахъ дорожную флягу съ коньякомъ и налитый стаканчикъ. Весь запорошенный снѣгомъ, но все такой же бодрый и веселый, Ушковъ, увидавъ меня, радостно воскликнулъ: „Наконецъ-то! Шесть аршинъ три четверти!” (обычная его поговорка) — „за твое здоровье я уже выпилъ — теперь твой чередъ осушить стаканчикъ за мое чудесное спасеніе!”...

Лишь впослѣдствіи, когда судьба свела его съ Терезой Валентиновной, урожденной Элухенъ, по мужу Михайловой, и въ 1904 г. состоялся его бракъ съ ней, Константинъ Капитоновичъ сразу измѣнился и изъ года въ годъ терялъ свою прежнюю бодрость и жизнерадостность. На меня онъ тогда производилъ тягостное впечатлѣніе угасавшаго человѣка, безъ привычной прежней обстановки воли и свободы.

Предчувствія мои сбылись. Не прошло и десяти лѣтъ, какъ у ранѣе молодцеватаго и крѣпкаго Константина Капитоновича начались разныя недомоганія; обликъ его замѣтно измѣнился, и жизнь его навсегда прекратилась въ апрѣлѣ 1918 года. Скончался Константинъ Капитоновичъ 67 лѣтъ, похороненъ въ Москвѣ въ ту пору, когда мы съ женой, проживая въ Крыму, были совершенно отрѣзаны отъ Москвы революціонными событіями. Царствіе тебѣ небесное, дорогой, незабвенный Константинъ Капитоновичъ! Память о тебѣ остается въ нашихъ сердцахъ на вѣчныя времена!