Борис Соколов - Мата Хари. Авантюристка или шпионка?

Она сказала, что хочет еще раз подчеркнуть, что капитан Ладу пообещал ей миллион, если она достанет ему планы немецкого генерального штаба.

– Это верно, – подтвердил Ладу.

– И идея работать на две стороны, на французов и на немцев, тоже исходила от капитана, – утверждала подследственная. И это Ладу тоже не стал отрицать.

23 мая допрос продлился третий день подряд. Бушардон начал его заявлением: «Мы хотим попросить вас вспомнить те вопросы, которые задавал вам Кремер или другие немцы, когда вы вернулись из вашей первой поездки во Францию. Мы опасаемся, что Кремер был не один, и уверены, что вам не придется слишком напрягать свою память. Сразу же вспомните и об уже данных вами ответах. Двадцать тысяч франков Кремера подтверждают важность заданных им и его коллегами вопросов и ваших ответов».

Мата Хари ответила: «Я повторю еще раз: Кремер дал мне двадцать тысяч франков как аванс перед моей поездкой в мае 1916 года. Эти деньги не имели к предыдущей поездке никакого отношения. Ту поездку я предприняла, только чтобы забрать оставленные мною в Париже вещи – белье, одежду, серебро, аксессуары для скачек и прочее. Возможно, Кремер счел нужным заплатить мне деньги, потому что потревожил меня так поздно вечером, оставил у меня свои грязные бутылочки и предложил доставать для него информацию. Беспокоить и надоедать мне целый вечер – это стоило двадцати тысяч франков.

Я признаю, что Кремер после возвращения из моего первого путешествия пришел ко мне на чай и задавал вопросы о Париже. Но это была чисто светская беседа. Я рассказывала ему, что английские офицеры произвели плохое впечатление на своих французских коллег, что англичане общаются с французами невежливо, а парижане, напротив, обращаются с англичанами как с королями. В ресторанах и чайных их обслуживают в первую очередь. И платят они по самым умеренным ценам. Я согласилась с Кремером, когда тот сказал, что французы потом пожалеют о том, что пустили англичан в свою страну, потому что те просто так не уйдут. Я рассказывала ему о Рэмэкерсе, карикатуристе, начавшем публиковать антинемецкие карикатуры, тогда как раньше рисовал карикатуры, высмеивавшие французов и англичан».

Далее Мата Хари сообщила, что оставшаяся часть беседы с Крамером была посвящена тому, что купцам из Гааги теперь невозможно по коммерческим делам ездить во Францию, чтобы заводить деловые связи с Англией.

Бушардон также хотел знать, почему Мата Хари послала своей служанке телеграмму через консула Бюнге, хотя уже знала, что фон Калле попросил у Берлина разрешение на выдачу ей денег.

Она объяснила:

– Когда я через несколько дней в Париже еще ничего не получила, я начала беспокоиться. 8 января я отправила телеграмму через Бюнге. Я и сейчас думаю, что деньги были от полковника ван дер Капеллена. В любом случае, именно так написала мне Анна в письме.

– А где это письмо?

– В голландском посольстве.

– Первая радиограмма утверждает, что Х-21 приписан к разведцентру в Кельне. Но более поздняя депеша от 25 декабря указывает на связь Х-21 с Антверпеном. На самом деле фон Калле получил из Антверпена одну радиограмму, касающуюся вас, где сказано, что за полученные от Кремера двадцать тысяч франков и за пять тысяч франков, переведенные в ноябре 1916 года, вы могли бы делать свою работу и получше. Но там не сказано, что вы вообще ничего не сделали.

Но на самом деле Антверпен не сообщал, будто Мата Хари сделала что-то для немцев. Но Бушардон считал, что направленное в адрес фон Калле разрешение из Антверпена на выплату трех тысяч франков доказывало работу агента Х-21 на немцев. Он заявил: «В любом случае Антверпен знает вас и знает, что вам были переданы невидимые чернила. Они даже спрашивали, едете ли вы в Швейцарию и сможете ли писать оттуда».

Однако с теми же основаниями можно было предположить, что в Антверпене узнали о существовании Мата Хари от Крамера. Об этом она и говорила: «Я клянусь, что общалась только с Кремером. Я понятия не имею, в каком бюро он работал, потому что никогда его об этом не спрашивала. Я никогда не бывала в Антверпене. Я никого в этом городе не знаю». Скорее всего, так оно и было.

Следователь потребовал информацию об ее поездке из Франции в марте 1916 года. Этот месяц был указан Калле в одной из перехваченных радиограмм.

Мата Хари ответила: «Дата в этой депеше неправильна. Фон Калле спутал март с маем. Я получила свой паспорт только 12 мая. Возможно, ошибка связана с моим немецким произношением. Май и март в немецком языке звучат чуть-чуть похоже». Из этого ответа следовало, что Калле ранее Мату Хари не знал и не был в курсе ее поездки во Францию.

Следующим свидетелем обвинения стал полковник Жозеф Данвинь. Поскольку он находился в Мадриде, Бушардон зачитал данные им под присягой показания. Мата Хари так прокомментировала их:

«Его показания содержат много правды. Я даже сказала бы, что в основном все, описанное им, соответствует действительности. Только полковник ловко перевернул характер наших отношений. Он забыл рассказать, как бегал за мной, да так, что казался смешным. Дважды в день он разыскивал меня в отеле „Ритц“. Он пил со мной чай и кофе при всех и все время называл меня „моя маленькая“ и „мое дитя“. Хоть он и не стал моим любовником, но он успел предложить мне жить с ним, чтобы я, мол, осветила его жилище новым светом. Человеку типа полковника Данвиня не следует первым бросать камень в женщину, оказавшуюся в беде. Тем более что однажды он просил меня стать его любовницей. Но я ответила, что принадлежу одному русскому офицеру, за которого хотела бы выйти замуж. Но он все равно пригласил меня на обед в „Отель д’Орсе“.

А насчет его убежденности в том, что я работаю на немецкую разведку, я могу сказать только одно – это просто смешно! Если он действительно так думал, то наверняка поостерегся бы демонстрировать на публике свое расположение ко мне, а ведь он так делал во время всего нашего знакомства. Он ведь даже попросил у меня на память букетик фиалок и ленточку».

Затем опросили следующего свидетеля – маникюрщицу из отеля «Плаза». Она подтвердила, что Мата Хари рассказывала ей, что терпеть не может англичан и бельгийцев. Еще она якобы что-то говорила о Вердене. Мата Хари не отрицала, что что-то подобное могла сказать. Возможно, во время маникюра она действительно нелестно отозвалась об англичанах и бельгийцах, «но я имела в виду только поведение бельгийцев и англичан в этой гостинице. А Верден я точно не упоминала».

Следующую неделю капитан Бушардон опрашивал свидетелей обвинения, а также читал показания тех, кто не смог приехать в Париж и дал их в письменном виде под присягой. Среди них был и капитан Вадим Маслов. Мата Хари же за это время написала Бушардону большое письмо, где подтвердила свою характеристику полковника Данвиня.