Василий Шатилов - А до Берлина было так далеко...

Среди них знатный снайпер, неутомимый мститель за погибшего отца — Алексей Пупков. Ему принадлежали слова: «Если сегодня снайпер не убил оккупанта, как он может спокойно спать?» Он истребил 203 гитлеровца.

Захар Киля был награжден орденом Ленина. Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР был помещен на первой странице газеты «В бой, за Родину!», а под ним стихотворение корреспондента дивизионки Николая Шатилова, посвященное снайперу, которое заканчивалось таким напутствием:

Наступала глубокая осень, дожди шли каждодневно — мелкие, как пропущенные через сито, нудные и холодные. Видимость резко ухудшилась: туманом то и дело затягивало весь передний край. В такое время следовало особенно опасаться вражеской разведки. Штаб и политотдел проводили большую работу по вопросам повышения бдительности. Командиры штаба и политотдельцы зачастили на передний край.

В одну из холодных, сырых, ветреных ночей я, комиссар дивизии Островский и адъютант Курбатов пошли на передовой наблюдательный пункт, находившийся метрах в 400 от переднего края противника.

Пробирались в темноте подлеском, ветер шумел, топтался в кронах деревьев. Дуло студено с Ловати. Там, распарывая потемки, взмывали ракеты то в одном, то в другом месте по всей линии немецкой обороны. Ночная тишина то и дело разрывалась отрывистыми пулеметными очередями: по ночам фашисты методично обстреливали наш передний край.

Перешли неглубокий овраг, где начинался ход сообщения, и вышли прямо к НП. В большой землянке раскаленная железная печь с настежь раскрытой дверцей жарко ворчала, выстреливая с яростным треском угольки в земляной пол, где они рассыпались искрами. Вокруг печки сидели снайперы, обогревались и сушились перед тем, как идти в засаду. О чем-то оживленно разговаривали, а когда мы вошли, сразу замолчали и встали.

— Садитесь, товарищи! Ну и погода! Скучно, наверное, — обратился к ним я.

— Нет дела рукам, нет веселья, — ответил за всех старший сержант Захар Киля и улыбнулся. — В тайге, — продолжал он, — тот не охотник, кто сидит дома.

— Но что ты сделаешь, дождь полосует, туман закрыл весь передний край, не видно цели, — возразил снайпер Алексей Пупков.

— Дождь, туман — это и хорошо. Пробрался поближе к противнику и выжидай, не согласился с ним Захар.

Посидели в землянке, поговорили по душам. Решили дожидаться возвращения группы разведчиков. Открылась дверь, вошел майор В. И. Зорько. Атлетически сильный, высокий, с широкой грудью, черноволосый. Не заметив нас, спросил с тревогой:

— Еще не пришли?

— Нет, — тихо ответил его заместитель капитан А. В. Авдонин и кивнул в нашу сторону.

Начальник разведки только тут увидел нас, извинился.

Вскоре появился старший сержант Михаил Процай, командир взвода разведроты дивизии. Ему на вид года двадцать два, среднего роста, худощавый, детские голубые глава. Он был скромен, тих и неприметен. Одним словом — сибиряк охотник. Трудно было себе представить, что Михаил был одним из самых лучших и смелых разведчиков. Его знал даже командующий армией. В дивизии его звали ласково — Миша. Но особо отличало его от всех — это острое зрение.

Мне давно хотелось самому узнать, действительно ли он видит ночью? Войдя в блиндаж, Процай приложил руку к пилотке, попросил разрешения обратиться к майору В. И. Зорько, коротко доложил:

— Задачу выполнили. — И отступил в сторону, пропуская мокрого пленного.

Потом вынул из кармана неотправленное письмо гитлеровца. Переводчик лейтенант Бейлин начал читать: «Днем нельзя показаться из блиндажа или окопа, потому что русские снайперы наблюдают, как дьяволы. А ночью над нашими головами работает маленькая авиация. Если не убьют и не ранят, то через месяц попадешь в сумасшедший дом».

Все сидящие в землянке снайперы довольно переглянулись…

Тем временем старший сержант Процай коротко рассказал о поиске:

— Мы почти двое суток скрывались в нейтральной полосе. Сидели в камышах. Смотрим, прохаживается фашист, как на прогулке. Скрутили, он даже не успел пикнуть. Бесшумно по кустам, по разминированной тропке вернулись к своим.

— А правда ли, что вы ночью видите, как днем? — спросил я разведчика.

Он улыбнулся:

— Зрение у меня, как у всех. Только я могу долго не моргать. А это здорово помогает.

Наступал рассвет.

— Нам пора! — поднялся снайпер старшина Пупков.

— А может, дождемся полного рассвета, там и дождь перестанет, — предложил снайпер Хасанов.

— Нет! — отрезал Пупков.

Вместе с ними и мы вышли из блиндажа. Было темно, но на востоке зарозовело небо. Сизый туман стелился над болотами, ветер, с шумом срывал последние листья с деревьев в каких-то сразу поредевших лесах.

Снайперы вскоре скрылись в тумане, ушли на передний край — выслеживать и уничтожать врага. Увели пленного и разведчики. Комиссар обернулся ко мне:

— С каким ужасом пленные говорят о снайперах, о ночных бомбардировщиках, о «катюшах».

— Да, Яков Петрович! Знаете, а мне вспоминается такой случай…

И я рассказал комиссару, как в такую же дождливую ночь ушел разведывательный взвод лейтенанта Мишуткина по болотам за «языком». Разведчики шли по болоту, по колено в воде. И надо же было случиться такому совпадению навстречу в таком же примерно составе шел фашистский разведывательный взвод, и тоже с целью захватить «языка».

Столкнулись, как говорится, нос к носу. Завязалась ожесточенная короткая схватка. Но разве кто устоит перед нашими разведчиками?! Мишуткин сам прострелил фашистскому офицеру руку. Тот выронил автомат, вынужден был сдаться в плен, а за ним последовали и остальные семь разведчиков.

По дороге раненых немцев перевязали, нашли им по сто граммов водки, чтобы согрелись, и привели в штаб. Я тогда был начальником штаба 200-й стрелковой дивизии. В моем присутствии переводчик допрашивал пленных. Оказывается, пленный офицер довольно сносно владел русским языком. Он прибыл на Северо-Западный фронт в составе дивизии СС «Мертвая голова» для усиления 16-й немецкой армии, которая стала в оборону рамушевского коридора.

Я поинтересовался тогда: «Когда начнутся активные действия?»

— Не знаю, — ответил немец.

По-видимому, он боялся нарушить военную присягу. После ряда вопросов к нему офицер вдруг обратился ко мне: «Нас, наверное, расстреляют?»

— Нет, — успокоил я его. — Мы пленных не расстреливаем, а всех отправляем в тыл, на работу, — восстанавливать разрушенное и сожженное вами же.

— А какой ж о я работник с одной рукой?

— Ничего, найдется и нам работа, по вашей гражданской специальности.