Пётр Фурса - Мачты и трюмы Российского флота

Командир все же посчитал своим долгом предупредить адмирала об опасности, т.к. любой тайфун, несмотря на нежное женское имя, все же не ласкает, а ломает кости.

– Товарищ адмирал! По курсу – тайфун!

– Ты что? Не моряк? Через тайфун! Я на день рождения к жене опаздываю. Механика – ко мне в каюту с докладом о состоянии корпуса и средств борьбы за живучесть. – И ушел.

Через две минуты командир БЧ-5 постучал в дверь адмиральской каюты. Получив разрешение, вошел. Развалясь в кресле и отвернув голову к иллюминатору, адмирал даже не взглянул на вошедшего.

– Товарищ адмирал! Капитан третьего ранга Басурин по вашему приказанию прибыл, – доложил механик в затылок начальнику.

– Я что, к вам голову должен поворачивать? – грозно спросил адмирал.

Механик вынужден был занять диспозицию “пред очи” и повторил доклад.

– Зачем пожаловал?

– По вашему приказанию... на заслушивание... – пролепетал растерявшийся военмор.

– Ни хрена себе! Курский соловей нашелся! Е... я тебя буду!

После окончания милой беседы, взмыленный механик выскочил из каюты и попросил у доктора валидол.

Темно-зеленые громады волн били наотмашь и в печень, и в челюсть. Корпус скрипел и стонал. Крейсер вздрагивал всем своим могучим телом, вызывая неприятную немоту в животах военморов, многие из которых украшали блестящий линолеум палубы ароматными лужами желудочного содержимого. Сотни тонн взбесившейся воды обрушивались на палубу беззащитной громадины в двадцать тысяч тонн весом, срезая и унося за борт леера, “химические” бочки и другие предметы, прочно приваренные к металлу палубы. Крен, достигающий на особо огромной волне 42 градуса при угле заката в 52 градуса, невольно настраивал на грустные размышления о бренности бытия, вселяя тревогу в просоленные души моряков. Жена адмирала, умудрившаяся так неудачно родиться, неспокойно ворочалась в постели, проклинаемая никогда не видевшими ее людьми. Посуда в кают-компании с грохотом и звоном летала из угла в угол, срываясь со штатных креплений. Балансируя тарелками, как после хорошей попойки, моряки пытались (хотя и далеко не все) отведать первое блюдо, перепаренное в герметически закрытых котлах, проливая борщ на штаны и рубашки, уподобившись младенцам.

Описывать все ужасы и романтику плавания в штормящем океане здесь не стоит, т.к. все это неоднократно описано Станюковичем, Колбасьевым, Соболевым и другими маринистами . Однако, одну из неизвестных широкому кругу жителей суши сторону этого ада все же надо отметить.

Я лежал на коечке и с регулярностью метронома стукался головой в холодильник, закрепленный по штормовому, а пятками пробовал прочность “дюралевой” переборки. Желудок в унисон качке то подкатывал к горлу, то опускался в малый таз. Несмотря на это, а может быть и благодаря тому, в голове зарождались крамольные мысли. Вспоминалась почему-то услышанная где-то история о том, что на одном из кораблей во время шторма за борт был смыт военмор, на котором оказалось надето: пальто меховое, куртка из овчины с латексным покрытием, тулуп постовой и два морских бинокля. Имущество, утонувшее вместе с несчастным, было списано на злые шутки Нептуна. Еще несколько ударов головой в холодильник привели к тому, что я встал и, цепляясь за леера, отправился на ГКП, где в вахтенном журнале сделал следующую запись. “Широта... долгота... ветер 30 м/с, волнение 11 баллов. В лаборатории, сорвавшись с креплений, кислородный баллон разбил: микроскоп “Биолам” (заводской номер 1538415), бутыль со спиртом (количество спирта 20 кг), лампу настольную – 1 шт., пробирки лабораторные – 30 шт., ступку фарфоровую с пестиком – 1 шт.” Здесь же на ГКП в очереди к вахтенному журналу стоял помощник командира по снабжению, капитан третьего ранга Крепкий, записывающий в расход 500 тарелок, 500 стаканов... Механик, боцман, артиллерист.. У всех что-либо было разбито или же смыто за борт. Даже военный дирижер Михайлов внес в общий список разбитое вдребезги расстроенное корабельное пианино. Внутрипроверочная комиссия, назначенная командиром, вооружившись выписками из вахтенного журнала, заверенными командиром, произвела расследование и вынесла приговор: “ Имущество, перечисленное в графе HP... разбито во время шторма. Вины личного состава в уничтожении материальных ценностей нет. Сумма ущерба в размере ... руб., ... коп. подлежит списанию инспекторским свидетельством за счет государства”.

Накануне прихода в порт Владивосток инспекторское свидетельство было утверждено адмиралом. Стоимость торжеств по случаю дня рождения жены замкома составила ... сумасшедшие деньги!

В заливе Петра Великого, когда до Владивостока оставалось не более пяти миль, избитый и израненный крейсер, израсходовав весь запас мазута, вынужден был остановиться. Адмирал, чувствуя за собой “долю” вины в случившемся, без шума вызвал к борту крейсера катер командующего “Шторм” и убыл домой, пообещав к утру прислать танкер для заправки корабля, что и выполнил в точности.

Утром крейсер воткнул свою корму в знакомую нам точку № 1 тридцать третьего причала. Радостно возбужденные военморы вмиг разбежались по домам, где и произвели переполох своим неожиданным прибытием. Моя же семья находилась на Западе, и идти мне было просто некуда, кроме ресторана. Однако, посещение увеселительных заведений военморами происходит только по вечерам. Посему, я решил отправиться с осмотром в новую, полученную перед походом квартиру. Тем более, что после предстоящего отпуска, доктор планировал привезти и на законных основаниях вселить в наконец обретенное собственное гнездо свое многострадальное семейство. Однако, подводные камни ждут моряка в самых неожиданных местах. На звонок дверь открыла незнакомая женщина с испуганным взглядом и настолько изящной фигурой, что иначе, как тощей, ее назвать было нельзя. Ну, прямо, Кащей Бессмертный!

– Хозяин квартиры, – солидно представился я. – А вы кто?

Злобно сверкнув глазами по лицу названного гостя – хозяина, Кащей Бессмертный ласково-извинительно пропела:

– Вы извините... Я жена лейтенанта Авоськина с “Бородино”. Вы ушли в море, а нам сказали, что квартира пока пустует... Вот мы и решили временно поселиться в ней... Деваться ведь некуда.

Прошедший все круги лейтенантского “рая”, я отнесся к этому заявлению с пониманием и сочувствием. Несмотря все же на некоторую досаду по поводу занятости “гнезда”, я счел возможным сыграть в “благородство”, о котором много читал в романах о мушкетерах и уставах ВС СССР.

– Ладно! Я понимаю вас. Сам через это прошел. Сейчас я уезжаю в отпуск, и у вас, таким образом, остается время для поиска квартиры. Два месяца – вполне достаточно. (Уверенности в голосе добродетели не было).