Александр Авдеенко - Наказание без преступления

В теплый солнечный день «Грузия» покинула причальную стенку глубоководного порта Одессы со спецкором «Правды» на борту, с евреями-эмигрантами, с представителем Красного Креста и, возможно, сексота Ягоды.

Поселили меня в одиночной каюте первого класса. Завтракал, обедал, ужинал в кают-компании вместе с командным составом корабля. Бывал, когда хотел, на капитанском мостике. Терпеливо выслушивал бесконечные разглагольствования Бергера о тяжкой жизни простого советского народа, о засильи бюрократии, о казнокрадах и дельцах-взяточниках. Расспрашивал евреев-переселенцев об их житье-бытье на покинутой Родине, о том, что собираются делать, как жить в Палестине.

Через ночь и день, в сумерки «Грузия» подошла к Босфору, взяла на борт турецкого лоцмана и двинулась дальше. Берега широченного таинственного Босфора сверкали огнями. По случаю праздника был иллюминирован и порт.

Более двух суток жил я на турецкой земле. Был в консульстве и торгпредстве. Бродил по Стамбулу. Любовался Айя-Софией и бывшим дворцом султана, минаретами и памятником Кемаль Паше Ататюрку, вождю турецкой революции. Между прочим, только там, в Стамбуле, я узнал, что Кемаль Паша и его будущий офицерский корпус жили какое-то время в окрестностях Баку, обучались военному искусству. Узнал я от консула и о том, что наша страна потратила немало золотых рублей, закупила в Чехословакии шкодовские пушки, пулеметы и всякое такое и вооружила революционную армию Кемаль Паши. Тот же консул с горечью поведал мне о делах сегодняшних. СССР построила для Турции в Кайсери текстильную фабрику, закупив в Англии новейшее оборудование. Сдали туркам крупное предприятие, что называется, под ключ. Надеялись, что на нем будут работать в качестве инструкторов советские специалисты, а турки пригласили немецких. Консул сокрушался:

— Не первый раз нас обводят вокруг пальца. Мы предупреждали Москву, но наш голос не был услышан. Если встретитесь с кремлевским начальством, расскажите, как нас одурачивают.

Записываю все, что сказал мне консул. Вернусь домой, расскажу Мехлису о том, что услышал в Стамбуле, что не доходит по чьей-то воле до Кремля. Лев Захарович, конечно же, доложит об этом Сталину, а тот, само собой, наведет порядок в наших отношениях с Турцией.

Дарданеллы и Мраморное море проходили при свете дня, и я хорошо рассмотрел, какие они, и зафиксировал свои впечатления в дорожном дневнике.

Тепло и солнце и осенняя прозрачность сопутствовали нам всю дорогу. Побывал я в греческом Пирее, в Афинах, в египетском Порт-Саиде с его Суэцким каналом и равниной, изрезанной рукавами Нила. Краем глаза посмотрел на огромный Каир с его пирамидами, сфинксом, верблюдами и песчаной пустыней, подходящей к городу. Открыл для себя Палестину с ее столицей Иерусалимом, Тель-Авивом, Яфой, Хайфой. Ходил и ездил по долам и горам Ливана и Сирии. Лицезрел колонны и развалины южной Семирамиды. Дивное было путешествие, достойное отдельного рассказа, но не имеющее права стать частью этой книги, так как это отвлекло бы читателя от темы Отлучения и всего того, что ему предшествовало. И все-таки скажу хотя бы кратко еще кое-что. После заграничного путешествия я стал смотреть на себя и на страну другими глазами, не притемненными шорами. Понял, что не весь тот свет, что видел в нашем окне.

К родным берегам «Грузия» отправилась без единого пассажира, если не считать Бергера и меня. Ее трюмы загрузили египетским длинноволокнистым хлопком, джутовыми кипами, палестинскими апельсинами и другими дарами Ближнего Востока. На обратном пути я уже не стоял у борта, не вглядывался в неведомые края. Вдоволь насмотрелся. И соглядатай перестал меня «разрабатывать» — то ли постиг мою сущность, то ли потерял надежду заглянуть мне в душу.

Когда и как прошли Средиземное, Ионическое, Мраморное моря — не видел. Сидел в каюте и кропал путевой дневник. Бросил работать, когда вошли в проливы. Любовался Дарданеллами, Босфором, европейским и азиатским берегами.

Зашли в Стамбул. Перенасыщенный впечатлениями от всего, что видел в Греции, Египте, Палестине, Ливане, Сирии, Суэцком канале, на берег я не сошел. Видел я уже Стамбул с его Золотым рогом, Айя-Софией, султанским дворцом и прочим. Кипа московских газет двухнедельной, а то и трехнедельной давности приковала к себе. Укрылся в каюте и погрузился с головой в чтение «Правды». Сколько важных событий произошло в Стране Советов, пока я путешествовал! Самое главное из них, все затмевающее — всесоюзное совещание стахановцев в Большом Кремлевском дворце, на котором на заключительном заседании выступил Сталин. Большая его речь напечатана 22 ноября. Уйма обобщений, указаний, советов, проникновения в настоящее и будущее. Расчудесный анализ нашей жизни. Проникновение в душу трудового народа. Читаю с карандашом в руках. Конспектирую. Размышляю. Набираюсь сил. Приобщаюсь к величию Сталина.

В то время, когда он произносил речь в Кремле, «Грузия» находилась где-то в Средиземном море, кажется, недалеко от Палестины, а может быть, в Египте. А я стоял на верхней палубе у борта и смотрел на небо, усеянное невиданными чужими звездами. Странно, что не чувствовал, не догадывался, какие важные для моей жизни слова в это самое время произносит Сталин своим тихим, глуховатым голосом. Должен бы чувствовать. Ведь я, как и миллионы людей, связан с ним духовными узами. Невидимыми, но живыми, постоянно действующими, по которым течет в обе стороны высочайшего накала энергия. Энергия народной жизни.

По капле, по крупинке собираю мысли Сталина, воплощенные в обыкновенные, кажется, слова. Впитываю все сказанное великим кормчим — и расту в собственных глазах.

Беру «Правду», вышедшую в субботу. Ее передовая названа просто, скромнее скромного: «Речь Вождя». Еще не читая, я решил, что написана она Мехлисом, человеком более чем кто-либо другой приближенным к Сталину. Решительная рука Льва Захаровича чувствуется уже в первом абзаце передовой. В ней сказано: «Опубликованная вчера речь товарища СТАЛИНА на первом всесоюзном совещании стахановцев возвещает новый этап строительства социализма. Эта речь — манифест победоносного пролетариата, сочетавшего кипучую энергию юности со смелостью мыслей и широчайшей далью перспектив. Словно гигантский факел поднят над головами, и отчетливо стали видны причины, вызвавшие стахановское движение, пути, которыми оно пойдет, преграды, стоящие на этом пути, и конечные цели, которых мы достигнем, сломив все преграды».

Прекрасное начало. Далее, во втором абзаце и в следующем третьем точно сказано:

«С исчерпывающей полнотой показал товарищ СТАЛИН грандиозное значение стахановского движения. Оно, это движение: