Олег Гордиевский - Следующая остановка - расстрел

В числе тех, кому больше всего перепадало от щедрот этой организации, был и Джим Слейтер, второе лицо в руководстве профсоюза моряков. К тому времени, когда я прибыл в Лондон, Слейтер уже был тайным осведомителем Управления РТ, и один из сотрудников этого ведомства, посетивший Англию, с восторгом поведал мне о процессе «приручения» этого англичанина: как Слейтер побывал в Советском Союзе, сколь сильное впечатление произвела на него борьба советского народа против фашизма, как полюбил он нашу страну и ее народ. Вообще-то, согласно правилам Управления РТ, его сотрудникам строго-настрого запрещалось давать нам, кгэбэшникам, какие бы то ни было сведения о работающих на их организацию осведомителях, но в данном случае ликование, которое испытывали они, успешно затянув в свои сети этого человека, было столь велико, что у них невольно развязались языки.

В число специалистов, которые, как считали в КГБ, могли бы принести нам пусть и непреднамеренно, но все-таки кое-какую пользу, входил и Фред Холлидей, арабист, являвшийся в ту пору членом научного совета одного из институтов политологии. Во время ирано-иракской войны он зарекомендовал себя ведущим экспертом и часто выступал на телевидении с комментариями. Будучи лицом независимым, придерживавшимся левых взглядов, он осуждал внешнюю политику и Соединенных Штатов, и СССР, что не помешало, однако, Москве считать, что его позиция довольно близка к проповедуемым советской пропагандистской машиной идеям. Наладить контакты с ним было поручено Юрию Кобаладзе, который успешно справился с этим заданием, о чем можно было судить хотя бы по тому, что в поступавших к нам сообщениях упоминалось о близких отношениях, сложившихся между ними. Хотя Холлидей критически относился к советской политике, в КГБ все же полагали, что из их дружбы можно извлечь немалую пользу, поскольку она позволяла всегда иметь на руках превосходные аналитические записки о состоянии дел на Ближнем Востоке.

Кобаладзе, наполовину грузин и человек истинно интеллигентный, был свободен от шовинистических взглядов, присущих многим «более чистым» русским, но даже и он проявлял удивительную наивность в ряде вопросов. Как-то раз, например, он спросил Холлидея, действительно ли евреи плетут нити заговора по всему миру.

— Юрий, — укоризненно взглянул на него Холлидей, — как можешь ты задавать столь нелепые вопросы? Само собой разумеется, ничего подобного нет.

Самое интересное, что Кобаладзе, рассказывая мне об этом, так и не был уверен в правоте Холлидея.

Так как лондонскому отделению КГБ трудно было сохранять в тайне отношения, сложившиеся между Кобаладзе и Холлидеем, они встречались свободно, не таясь ни от кого. Однако сотрудники сектора ПР, прекрасно зная, что Москва неодобрительно относится к подобным вещам, в каждой докладной записке сообщали о том, что эта парочка встречается тайно. Подчиненные Гука считали, что главу лондонского отделения КГБ следует рассматривать, прежде всего, как представителя ортодоксальной Москвы, забывая на время о том, что он еще и их начальник. Исходя из этого и отлично сознавая, сколь скудны его представления об Англии и сколь плохо он понимал эту страну, они пичкали его той же ложью, что и Центр. В этом заговоре участвовал и я.

Однажды Кобаладзе зашел ко мне в расстроенных чувствах. Холлидей пригласил его с женой на обед, он же сказал Гуку, что идет на встречу с одним человеком, которого рассчитывает сделать тайным осведомителем. Гук, находясь во власти своих смехотворных идей относительно якобы происшедшего недавно «ухудшения оперативной обстановки» и ссылаясь на полученное им только что сообщение о некоей запланированной провокации, запретил ему даже думать об этом. Не зная, как ему поступить, Юрий обратился ко мне за помощью. Выслушав его, я высказал ему свое мнение, сводившееся к тому, что было бы невежливо отказываться от приглашения в день встречи.

— Все идеи Гука питаются паранойей, охватившей КГБ, — сказал я. — Не будем обманывать себя, будто это какая-то оперативная акция, ведь это — всего-навсего обед. Так что отправляйся со спокойной душой.

Только не говори ничего Гуку. В случае же чего я прикрою тебя.

Кобаладзе почувствовал огромное облегчение и, последовав моему совету, неплохо провел время в гостях.

Холлидей никогда не сообщал своему приятелю каких-то действительно секретных сведений, и все же КГБ продолжал считать, что Кобаладзе, поддерживая дружеские отношения с Холлидеем, выполняет оперативное задание.

В Англии имелось конечно же немало общественных деятелей, которых КГБ хотел бы видеть своими агентами и тайными осведомителями, но на их обработку не хватало ни денежных средств, ни людей, поскольку нагрузка у каждого из нас и так была чрезмерно велика. Одним из них был Стюарт Холланд, видный деятель Лейбористской партии и член парламента, занимавшийся в основном международными делами. Согласно поступившему из Москвы распоряжению, мне предстояло найти к нему подходы, поскольку в Центре надеялись, что он может стать весьма ценным для КГБ приобретением. Я, соответственно, встретился с ним и, когда мне стало ясно, что наш разговор, длившийся довольно долго, закончится ничем, понял, что Центр заблуждался. Москва желала также, чтобы я наладил контакт с Диком Клементсом, писателем и журналистом, который с 1961-го по 1982 год был редактором «Трибюн», затем стал старшим советником Майкла Фута, а чуть позже — Нейла Киннока. После нескольких лет безуспешных попыток установить с ним прочные связи за дело взялся Кобаладзе, который, в отличие от своих предшественников, добился-таки своего, но на этом все и кончилось: КГБ решил оставить этого человека в покое.

Другим общественным деятелем, к которому Москва проявляла интерес, был писатель и ведущий одной из радиопрограмм Мелвин Брагг. Однажды мы получили из Центра длинное письмо, касающееся исключительно его. В нем говорилось, что КГБ обратил на Брагга внимание во время его поездки по восточноевропейским странам. Какие-либо попытки установить с ним контакт до сих пор не предпринимались, но после изучения его данных занимавшиеся этим лица пришли к заключению, что он представляет собой потенциально ценный объект, заслуживающий того, чтобы с ним повозиться, поскольку придерживается прогрессивных взглядов, то есть, если перевести на общедоступный язык с типичной для Москвы фразеологии, дружественно настроен к Советскому Союзу и к тому же пользуется влиянием в английских средствах массовой информации. Однако решение приступить к обработке его, как и многие другие такого же рода замыслы, оказалось мертворожденным ввиду ограниченности наших возможностей. Если мы, сотрудники лондонского отделения КГБ, не смогли внедриться через вербовку нужных нам людей даже в такие наиболее важные для нас учреждения, как министерство иностранных дел, управление делами премьер-министра, министерство внутренних дел, то нам ли устраивать охоту за отдельным представителем средств массовой информации?!