Андрей Кручинин - Белое движение. Том 1

Конец пришел Императорской Армии.

Известие об отречении Императора Николая II прозвучало на Румынском фронте как гром среди ясного неба. Когда миновал первый шок, многие офицеры если и не в полной мере осознали, то почувствовали в произошедшем угрозу самим основам исторического бытия России; другие, напротив, посчитали, что теперь создадутся условия для более успешного окончания войны и дальнейшего развития государства (сказались впечатления от «министерской чехарды» последних месяцев, оппозиционной, а в ряде случаев – и прямо провокационной деятельности Государственной Думы и злонамеренных клеветнических обвинений в адрес Государя и особенно Государыни, доползавших до фронта и нередко находивших там питательную почву); нашлись и те, кто готов был делать «революционную» карьеру. Русскому офицерству и генералитету, в массе своей вообще аполитичным, предстояло едва ли не впервые делать выбор, причем в чрезвычайно сложных условиях. Но для графа Келлера проблемы выбора не существовало.

Вопреки распространенному мнению, генерал не был среди военачальников, которым начальник Штаба Верховного Главнокомандующего генерал М. В. Алексеев 1 марта 1917 года, поставив в известность о мятеже в Петрограде и (со слов главы мятежного «Временного Комитета Государственной Думы» М. В. Родзянко) о раздававшихся уже требованиях отречения Императора, приказал высказать свое мнение на этот счет. Телеграфный запрос относился только к Главнокомандующим армиями четырех фронтов, точка же зрения командиров корпусов не интересовала Алексеева, пытавшегося устроить своего рода военный совет, а не «офицерский митинг» (увы, последующие годы еще продемонстрируют и такое). Но после того как известия о свершившемся отречении дошли до фронта, граф Келлер счел необходимым высказаться. Наиболее красочные воспоминания об этом оставил генерал А. Г. Шкуро, служивший тогда под началом Федора Артуровича:

«…Граф Келлер заявил телеграфно в Ставку, что не призна 2 ет Временного правительства до тех пор, пока не получит от Монарха, которому он присягал, уведомление, что тот действительно добровольно отрекся от престола. Близ Кишинева в апреле 1917 года были собраны представители от каждой сотни и эскадрона [полков корпуса].

– Я получил депешу, – сказал граф Келлер, – об отречении Государя и о каком-то Временном правительстве. Я, ваш старый командир, деливший с вами и лишения, и горести, и радости, не верю, чтобы Государь Император в такой момент мог добровольно бросить на гибель армию и Россию. Вот телеграмма, которую я послал Царю (цитирую по памяти [67] ): “3-й конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрекся от Престола. Прикажи, Царь, придем и защитим Тебя”.

– Ура, ура! – закричали драгуны, казаки, гусары. – Поддержим все, не дадим в обиду Императора.

Подъем был колоссальный. Все хотели спешить на выручку плененного, как нам казалось, Государя. Вскоре пришел телеграфный ответ за подписью ген[ерала] Щербачева – графу Келлеру предписывалось сдать корпус под угрозой объявления бунтовщиком. Келлер сдал корпус ген[ералу] Крымову и уехал из армии. В глубокой горести и со слезами провожали мы нашего графа…»

Красочный рассказ, записанный, возможно, всего три-четыре года спустя, содержит тем не менее явные неточности: датировку событий апрелем (очевидно, что это слишком поздно) и упоминание генерала Д. Г. Щербачева как «вышестоящей инстанции», отрешившей Келлера от должности или по крайней мере передавшей распоряжение об этом (в дни Февральского переворота Щербачев командовал VII-й армией на соседнем Юго-Западном фронте). «Цитирование по памяти» телеграммы Федора Артуровича также представляет собою даже не столько пересказ, сколько «воспоминание о впечатлениях», охвативших молодого офицера при ее оглашении. Другой текст приводит в своих мемуарах полковник Ю. А. Слезкин (очевидцем он, правда, не был и писал с чужих слов):

«Не веря в “добровольность” отречения Государя, он ( Келлер . – А. К.) отказался присягнуть Временному Правительству и перед выстроенным корпусом во всеуслышание продиктовал начальнику радио-телеграфной станции нижеследующую телеграмму Государю:

“Его Императорскому Величеству, Ставка. 3-ий конный корпус повергает к стопам Вашего Императорского Величества свои верноподданнические чувства и умоляет не покидать Престола. Генерал граф Келлер”.

Но телеграмма эта, равно как и аналогичная телеграмма генерала Хана Нахичеванского от лица Гвардейской кавалерии, была задержана в Ставке и не была вручена Государю».

Имеется, впрочем, и иное свидетельство – фрейлина Государыни Ю. А. Ден вспоминала, что 10 марта слышала от Императора, перевезенного из Ставки в Царское Село, о получении Им телеграммы графа: «Государь поведал нам, что после опубликования текста отречения он получил множество телеграмм. Значительная часть была оскорбительного содержания, иные были проникнуты неистребимым духом верности и преданности. В телеграмме от графа Келлера указывалось, что 3-й конный корпус, которым он командовал, не верит, что царь мог добровольно оставить армию, и готов придти ему на помощь. Граф отказался присягнуть Временному правительству, после чего сломал саблю и швырнул обломки наземь (полковник Слезкин впоследствии подвергал сомнению красивую легенду о сломанной сабле. – А. К. )».

Большинство приведенных свидетельств связывают последнее официальное изъявление графом преданности своему Императору не с известиями об отречении, а с необходимостью присягать новой власти, и в исторической перспективе эти события могут казаться одновременными, однако на самом деле их разделяло около двух недель. Телеграмма Государю в действительности была отправлена 6 марта, причем не в Ставку, а в Царское Село (хотя Император с утра 3-го до вечера 8 марта находился в Могилеве); подлинный же текст послания невозможно оставить без анализа, поскольку иначе слова о «непреклонном монархизме» графа Келлера будут слишком расплывчатыми, – а анализ этот приводит к довольно неожиданным выводам. Итак, вот что телеграфировал Федор Артурович:

«Царское Село, Его Императорскому Величеству

Государю Императору Николаю Александровичу.

С чувством удовлетворения узнали мы, что Вашему Величеству благоугодно было переменить образ управления нашим Отечеством и дать России ответственное министерство, чем снять с Себя тяжелый непосильный для самого сильного человека труд. С великой радостью узнали мы о возвращении к нам по приказу Вашего Императорского Величества нашего старого Верховного Главнокомандующего Великого Князя [68]Николая Николаевича, но с тяжелым чувством ужаса и отчаяния выслушали чины конного корпуса манифест Вашего Величества об отречении от Всероссийского Престола, и с негодованием и презрением отнеслись все чины корпуса к изменникам из войск, забывшим свой долг перед Царем, забывшим присягу, данную Богу, и присоединившимся к бунтовщикам [69]. По приказанию и завету Вашего Императорского Величества 3[-й] конный корпус, бывший всегда с начала войны в первой линии и сражавшийся в продолжение двух с половиною лет с полным самоотвержением, будет вновь так же стоять за Родину и будет впредь так же биться с внешним врагом до последней капли своей крови и до полной победы над ним. Но, Ваше Величество, простите нас, если мы прибегаем с горячей мольбою к нашему Богом данному нам Царю. Не покидайте нас, Ваше Величество, не отнимайте у нас законного Наследника Престола Русского. Только с Вами во главе возможно то единение русского народа, о котором Ваше Величество изволите писать в манифесте. Только со своим Богом данным Царем Россия может быть велика, сильна и крепка и достигнуть мира, благоденствия и счастья.