Андрей Кручинин - Белое движение. Том 1

С другой стороны, полномочия, которыми Федор Артурович был облечен по должности Главнокомандующего, согласно приказу самого же Скоропадского нельзя не признать весьма широкими (подчеркнем специальное примечание Гетмана о подчинении графу «всех гражданских властей Украины»). Неудивительно поэтому, что Келлер, не входя в политические тонкости, был искренне уверен в предоставлении ему «неограниченной власти». Провозгласив, «что ему подчиняются не только военные, но и все гражданские власти на Украине», граф взялся за дело с той же решительностью, какая отличала его в военных вопросах. Уже 6 ноября его «посетили некоторые члены кабинета, в том числе и Министр внутренних дел И. А. Кистяковский, и сделали доклад по делам своих ведомств». Это уже начинало свидетельствовать о его превращении в некоего диктатора при живом Гетмане; кроме того, вторжение в чужую сферу имело место в отношении самого амбициозного члена гетманского кабинета – Кистяковского.

Удивительно ли после этого, что никто иной, как Кистяковский «через несколько дней» после назначения Келлера Главнокомандующим уже явился к Гетману… «плакаться»? «Кистяковский, благодаря настояниям которого я предоставил графу Келлеру такие широкие полномочия, как смещение должностных лиц министерства внутренних дел, остался со всем своим аппаратом за флангом и не имел возможности работать», – рассказывает Скоропадский, быть может, не без злорадства делая вывод, что министр «фактически был съеден главнокомандующим».

Вряд ли Кистяковский действительно был «съеден», но сам себя он явно посчитал «съедаемым» и, разочаровавшись в планах играть первую скрипку при неопытном в политическом отношении генерале, незамедлительно повел против Келлера интригу. И все же приписать отставку генерала только закулисной работе Кистяковского – было бы неоправданным преувеличением.

Зерна интриги, очевидно, падали на подготовленную почву: резкие высказывания Келлера («эти дураки продолжают играть в Украину и державу» и проч.) безусловно не должны были нравиться Гетману, а рост авторитета Главнокомандующего, который выиграл первый же бой, – мог заставить опасаться за собственное положение. Но для того, чтобы лучше представить себе все мотивы произошедшего (в сущности, переворота), следует лучше рассмотреть преемника Федора Артуровича – князя Долгорукова.

В вину графу ставился его нескрываемый и неумеренный монархизм и тяжелый характер. Однако по обоим этим показателям Долгоруков отнюдь не выглядит более удачной кандидатурой. Сам Скоропадский признает, что он не считал возможным «резко изменять курс» Главного Командования, и потому «приходилось взять человека пока из того же лагеря»: «Долгоруков, тоже очень правых убеждений (как и Келлер. – А. К. ), чуть ли не член какой-то правой организации, тем не менее был человек, которого я знал и с которым можно было договориться». В то же время предполагать в новом Главнокомандующем какую-то бо́льшую по сравнению с Келлером уживчивость или менее тяжелый характер вряд ли приходится, – скажем, довольно неожиданные и рискованные действия, предпринятые им на своем новом посту, князь мотивировал с безоглядной решительностью и подкупающей простотою: «он, как игрок, поставил все на карту». Очевидно, под «договориться» Скоропадский подразумевал что-то совершенно определенное.

Понять это помогает прежде всего рассмотрение тех самых «картежных» действий князя Долгорукова и их отличий от политики Федора Артуровича. «Все на карту» новый Главнокомандующий поставил… нанеся удар по представительству Добровольческой Армии в Киеве: по приказу князя был арестован генерал П. Н. Ломновский, уполномоченный Деникиным и de facto признанный Гетманом. Препятствия встретил и организационный комитет по формированию «Юго-Западной Армии», которому Келлер если и не покровительствовал, то по крайней мере не мешал; теперь же, по свидетельству одного из организаторов, «пришлось столкнуться с резко отрицательным отношением… генерала князя Долгорукова, тормозившего деятельность Комитета категорическими требованиями блокирования с монархическими организациями». Умеренно-центристская организация «Национальный Центр» также отмечала разворачивание, после вступления князя в Главное Командование, борьбы между «монархическим блоком», к которому принадлежал и Долгоруков, с одной стороны, и рядом общественных организаций – сторонников объединения всех не-«украинских» формирований под флагом Добровольческой Армии.

Таким образом, получается, что монархизм, который считался одной из причин отставки Келлера, вовсе не был столь уж недопустимым применительно к князю Долгорукову, а украинофильство так же мало может быть поставлено в вину последнему, как и первому. Зато Федор Артурович был готов к сотрудничеству с Добровольческой Армией, если не к прямому подчинению ее командованию, а его преемник немедленно проявил себя как противник Деникина и его представителей.

Инспирирование действий Долгорукова отвечало интересам как Гетмана, так и Кистяковского. Руководители Добровольческой Армии, придерживаясь последовательно антигерманской политики, третировали Скоропадского как марионетку оккупантов, и на равноправные взаимоотношения после эвакуации германских войск последний вряд ли мог рассчитывать; Кистяковский же имел личного недруга в кругах, близких к Деникину, – Шульгина. Таким образом, и Гетман, и его министр, видя в Добровольческой Армии угрозу своему положению, вполне закономерно должны были придти к решению избавиться от графа Келлера, который, несмотря на расхождения во взглядах с «непредрешенцем» Деникиным, приветствовал его как потенциального руководителя объединенных антибольшевицких сил.

Однако политиканы, как это часто случается, в первую очередь перехитрили самих себя – за отставкой выдающегося полководца вскоре, уже 1 декабря, последовало падение гетманского режима под ударами «петлюровцев». Граф Келлер, вернувшийся после отставки к формированию «отряда Северной Армии», сделал попытку принять участие в уличных боях, но к вечеру предпочел распустить своих подчиненных (Гетман и Долгоруков скрылись, и оборона города фактически была дезорганизована), был схвачен «петлюровцами» и вскоре убит.

Обстоятельства, сопутствующие этому, известны по нескольким источникам, чьи показания сходятся в одном: у старого генерала была возможность спастись, но он отверг помощь представителей германского командования, которое еще имело в своем распоряжении силы, достаточные для защиты русских офицеров, обращавшихся к недавним врагам в поисках спасения. Неудивительно, что писавшие об этом сосредотачивали свое внимание на гордом жесте Келлера, в сущности выбравшего смерть, но не содействие иноземцев, и игнорировали детали, проливающие дополнительный свет на это решение. Без них же его следовало бы приписывать только строптивому нраву или нелюбви графа к иностранцам. И в том, и в другом случае к поступку Келлера можно относиться как к вершине благородства или к гибельному упрямству, но не более того.