Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам

Георгий Агабеков:

«И так по очереди длинной вереницей прошли перед комиссией около двухсот сотрудников ГПУ. Большинство из них – недоучившиеся интеллигенты, много выходцев из других партий: левых эсеров, бундовцев. У многих тёмные подозрительные провалы в биографии. Но что особенно поражало, так это то, что большинство оказалось политически безграмотным или в лучшем случае полуграмотным. И невольно, слушая их автобиографии, я задавался мыслью, неужели это работники ВЧК-ГПУ, который нагоняет ужас своими делами, методами, своей хитростью на весь СССР? То ГПУ, которого так остерегаются иностранные правительства? Ведь тут собрана не железная когорта партии, как когда-то назвал ГПУ в погоне за трескучей фразой Троцкий, а гниль, отбросы, невыясненные личности партии…»

Видимо, в конце августа или в начале сентября 1929 года прошёл чистку и резидент ОГПУ на Ближнем Востоке Яков Блюмкин. Начальник Иностранного отдела ОГПУ Меер Трилиссер охарактеризовал его как блистательного сотрудника, благодаря чему чистка Блюмкина прошла довольно легко (члены парткома назвали его « проверенным товарищем»).

27 сентября состоялась ещё одна читка пьесы Маяковского в Гендриковом переулке. «Опять человек тридцать», – записала в дневнике Лили Брик.

«Баня» читалась потом неоднократно.

Софья Шамардина:

«Один раз у Мейерхольда дома читал отрывки. Я, шутя, сказала: „Боже, опять „Баня“!“ – „Ничего. И ещё будешь слушать. Я её ещё долго читать буду“».

Павел Лавут:

«Сам автор сказал как-то мне: "Баня "значительно сильнее „Клопа“».

А Григорий Беседовский в Москву всё не приезжал.

28 сентября члены политбюро, вновь рассмотрев вопрос «О тов. Беседовском», постановили:

«7 ) Поручить НКИД: а) Отозвать т. Беседовского согласно его просьбе из Франции и предложить ему в день получения шифровки выехать в Москву со всеми вещами и все дела немедленно сдать т. Аренсу…

2) Предложить т. Трилиссеру немедленно принять все необходимые меры в связи с решением 77<���олит>Б<���юро> о т. Л<���еседовском >».

Жан Львович (Иосиф Израилевич) Аренс был тогда вторым советником советского полпредства во Франции. Когда он предложил Беседовскому сдать ему дела, тот « послал его к чёрту». Аренс обиделся и тут же отправил жалобу в наркомат:

«По получении вашей телеграммы Беседовский заявил, что не выедет в Москву, пока не вернётся т. Довгалевский, с которым хотел бы переговорить, так как он решил до отъезда устроить в Париже такой грандиозный скандал, после которого никто из головки полпредства и торгпредства не сможет оставаться в Париже».

Словно угадав всё то, что происходило тогда в парижском полпредстве, Маяковский 28 сентября опубликовал в «Рабочей газете» стихотворение под названием «Пример, не достойный для подражания. Тем, кто поговорили и бросили ». Оно как бы подводило итог проводившейся в Москве « антиалкогольной недели» и высмеивало тех, кто семь дней призывал: «Пиво – / сгинь, / и водка сгинь!», а на восьмой день отправлялся в пивную, а там: « пиво хлещет ».

Читал ли это стихотворение Максим Литвинов, установить не удалось. Известно лишь, что он сообщил членам политбюро: НКИД с Беседовским справиться не может. И 29 сентября кремлёвские вожди отправили в Париж свою телеграмму:

«На предложение ЦК сдать дела и немедленно выехать в Москву от Вас до сих пор нет ответа. Сегодня получено сообщение, будто бы Вы угрожали скандалом полпредству, чему мы не можем поверить. Ваши недоразумения с работниками полпредства разберём в Москве. Довгалевского ждать не следует. Сдайте дела Аренсу и немедленно выезжайте в Москву. Исполнение телеграфируйте».

Этот категорический приказ Беседовскому члены политбюро решили подкрепить ещё одним распоряжением и послали телеграмму в Берлин поверенному в делах СССР в Германии Стефану Иоахимовичу Братману-Бродовскому:

«ЦК предлагает немедленно выехать в Париж Ройзенману или Морозу для разбора недоразумений Беседовского с полпредством. Дело в Парижском полпредстве грозит большим скандалом. Необходимо добиться во что бы то ни стало немедленного выезда Беседовского в Москву для окончательного разрешения возникшего конфликта. Не следует запугивать Беседовского и <���надлежит> проявить максимальный такт… Нельзя терять ни одного дня. Телеграфируйте исполнение».

Находившиеся в тот момент в Берлине Борис Анисимович (Исаак Аншелевич) Ройзенман и Григорий Семёнович Мороз были членами ЦКК (Центральной Контрольной комиссии) и являлись сотрудниками ОГПУ. Оба участвовали в заседаниях ЦКК 13 и 14 июня 1927 года, помогая Сталину вывести из состава ЦК Троцкого и Зиновьева. В своей речи Лев Троцкий откликнулся на выступление Ройзенмана так:

«Троцкий: Товарищ Ройзенман, вы защищаете тех, кого не надо защищать. Я знаю, что вы прекрасный революционер-пролетарий, но вы обвиняете тех, кто прав, и защищаете тех, кто виноват».

Тут голос подал Григорий Мороз, которому ответил Зиновьев:

« Зиновьев : (тов. Морозу) Мы вас тоже знаем. В 1918 году я вас арестовывал.

Мороз: В 1918 году я работал в В ЧК.

Зиновьев: Я говорю о члене ЦКК Морозе. (Смех.)».

О том, что в ту пору представляла собой Центральная Контрольная Комиссия (ЦКК), хорошо (и довольно точно) высказался Георгий Агабеков в своей книге «ЧК за работой»:

«ЦКК – это прекрасно выдрессерованный аппарат Сталина, посредством которого он морально уничтожает своих врагов и нивелирует партийный состав в нужном ему направлении.

Физически же добивает сталинское ГПУ».

В этот же день (29 сентября 1929 года) в Москве объявился Яков Блюмкин. Вернулся ли он из Турции, куда его могло направить ОГПУ, и ли просто завершил свой отдых, который проводил в стране Советов, об этом достоверных данных обнаружить не удалось. Но опубликована фотография бланка, на котором указано, что бланк этот взят из « Дела № 99762», и добавлено, что это « Протокол допроса обвиняемого». Проводил его « сентября 29 дня cm. уполномоченный IV отд. ОГПУ Черток».

Запомним эту фамилию – следователь ОГПУ Черток. Он нам ещё встретится.

Ещё одна подробность

« дела № 99762»:

«допрос начат 16 час 30 мин

допрос окончен 16 час 50 мин»,

то есть продолжался этот «допрос» всего двадцать минут.

О том, кто предстал перед старшим особоуполномоченным ОГПУ Чертоком, в протоколе тоже сказано: « Блюмкин Яков Гершевич», родившийся «22 декабря 1898 года». На момент допроса ему было «30 лет». Место жительства допрашиваемого: « Москва, Большая Садовая д. 7 кв. № 3». Род его занятий: «cm. уполномоченный иностранного отдела ОГПУ, капитан г/б». Стало быть, Блюмкин имел звание капитана госбезопасности. О его партийности и политических убеждениях сказано откровенно: «в 1917 г. – член партии левых эсеров, в 1920 г. вступил в РКП (б), троцкист ».