Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам

«Протокол № 124 от 25 апреля 1930 года

Строго секретно

Слушали:

61. О г. Булгакове (т. Сталин).

Постановили:

61. Поручить т. Молотову дать указания т. Кону Ф.».

Обратим внимание, что фамилия писателя сопровождается буквой «г» с точкой (« гражданин »), а перед фамилией того, кому поручалось « дать указания », стоит буква «иг» (« товарищ »). Так обозначали тогда беспартийных и членов партии.

В том же апреле двое заключённых (авиаконструкторы Николай Поликрпов и Дмитрий Григорович), работавшие в конструкторском бюро ЦКБ-39 ОГПУ (в «шарашке», организованной чекистами в Бутырской тюрьме), создали проект самолёта-истребителя. Для того чтобы построить его, Поликарпова и Григоровича перевели из Бутырской тюрьмы на Московский авиазавод № 39 имени главы ОГПУ Вячеслава Менжинского. И самолёт начали собирать.

Органы ОГПУ в тот момент не дремали – была арестована большая группа инженеров и техников тех предприятий, на которых проходили забастовки. Следствие по делам арестованных возглавил начальник Секретного отдела ОГПУ Яков Агранов.

А в Гендриков переулок в июне 1930 года…

Аркадий Ваксберг:

«В середине июня утешать Лилю приехали Эльза и Арагон. Жили они в Гендриковом – в той комнате, что освободилась после гибели Маяковского. По вторникам, и даже чаще, там снова собирались всё те же друзья. Приходили и новые, продолжавшие тянуться к хлебосольному – в духовном, разумеется, смысле – дому. Парижские гости были особенно сильным магнитом, Лиля знакомила Арагона с московской литературной элитой, и он сразу себя почувствовал в близком и приятном ему кругу».

Михаил Презент, ссылаясь на поэта Демьяна Бедного, записывал в дневнике:

«Бедный звонит: "Беспризорные в Киеве и Одессе поют на мотив „Товарищ, товарищ, болят мои раны“, переделанные строки из предсмертного письма Маяковского:

и добавляет: «Если б М<���аяковский> знал, что его так переделают беспризорные, наверное, не стрелялся бы»».

Политическая жизнь в Москве тем временем закипала. Историк Рой Медведев (в книге «Они окружали Сталина») пишет:

«Летом 1930 года перед XVI Съездом партии в Москве проходили районные партийные конференции. На Бауманской конференции выступила вдова В.И.Ленина Н.К.Крупская и подвергла критике методы сталинской коллективизации, заявив, что эта коллективизация не имеет ничего общего с ленинским кооперативным планом. Крупская обвиняла ЦК партии в незнании настроений крестьянства и в отказе советоваться с народом. “Незачем валить на местные органы, – заявила Надежда Константиновна, – те ошибки, которые были допущены самим ЦК”…

Поднявшись на трибуну после Крупской, Каганович подверг её речь грубому разносу. Отвергая её критику по существу, он заявил также, что она как член ЦК не имеет права выносить свои критические замечания на трибуну районной партийной конференции. “Пусть не думает Надежда Константиновна Крупская, – заявил Каганович, – что если она была женой Ленина, то она обладает монополией на ленинизм”».

Верный сталинец, кандидат в члены ЦК ВКП(б) Мартемьян Никитич Рютин тоже не принял сталинские методы коллективизации и индустриализации, поэтому начал активно высказываться по этому поводу, всюду ища сторонников своих взглядов.

А про Маяковского стали постепенно забывать. Лишь иногда в журналах появлялись фразы, подобные тем, что высказывал поэт-конструктивист Илья Сельвинский:

«Маяковский не был агитатором – он лишь создал в поэзии жанр агитки. Маяковский не был трибуном народных масс – это был лишь великий артист в роли трибуна народных масс».

Наступило лето 1930 года. И Веронике Полонской неожиданно напомнили о её романе с ушедшим поэтом:

«В середине июня 30-го года мне позвонили из Кремля по телефону и просили явиться в Кремль для переговоров. Я поняла, что со мной будут говорить о посмертном письме Маяковского.

Я решила, прежде чем идти в Кремль, посоветоваться с Лилей Юрьевной, как с близким человеком Владимира Владимировича, как с человеком, знающим мать и сестёр покойного. Мне казалось, что я не имею права быть в семье Маяковского против желания на это его близких ».

Аркадий Ваксберг:

«Решался вопрос об исполнении воли Маяковского, выраженной в предсмертном письме, – строго говоря, обе женщины (невенчанная жена, состоявшая в нерасторгнутом браке с другим мужчиной, и совсем посторонняя, причём тоже чужая жена) в юридическом смысле ни к составу семьи, ни к числу наследников относиться никак не могли, предсмертная записка Маяковского – опять-таки в юридическом смысле – никаким завещанием не являлась».

Вероника Полонская:

«Лиля Юрьевна сказала, что советует мне отказаться от своих прав.

– Вы подумайте, Нора, – сказала она мне, – как это было бы тяжело для матери и сестёр. Ведь они же считают вас единственной причиной смерти Володи и не могут слышать равнодушно даже вашего имени.

Кроме того, она сказала такую фразу:

– Как же вы можете получать наследство, если вы для всех отказались от Володи тем, что не были на его похоронах?..

Меня тогда очень неприятно поразили эти слова Лили Юрьевны, так как я не была на похоронах только из-за её совета…

Потом она сказала мне, что знает мнение, которое существует у правительства. Это мнение, по её словам, таково: конечно, правительство, уважая волю покойного, не стало бы протестовать против желания Маяковского включить меня в число его наследников, но неофициально её, Лилю Юрьевну, просили посоветовать мне отказаться от моих прав».

Такой неожиданный поворот событий заставил Веронику Витольдовну крепко задуматься. Она написала:

«С одной стороны, мне казалось, что я не должна ради памяти Владимира Владимировича отказываться от него, потому что отказ быть членом семьи является, конечно, отказом от него. Нарушая его волю и отвергая его помощь, я этим как бы зачеркну всё, что было и что мне дорого.

С другой стороны, я много думала, имею ли я право причинять страдания его близким, входя против их воли в семью?

Не решив ничего, я отправилась в Кремль.

Вызвал меня работник ВЦИК тов. Шибайло. Он сказал:

– Вот, Владимир Владимирович сделал вас своей наследницей, как вы на это смотрите?

Я сказала, что это трудный вопрос, может быть, он поможет мне разобраться.

– А может быть, лучше хотите путёвку куда-нибудь? – совершенно неожиданно спросил Шибайло.

Я была совершенно уничтожена таким неожиданным и грубым заявлением.